Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

«Право на борт!», — крикнул Фицрой рулевому, и тот завертел штурвал вправо, что, казалось, противоречит здравому смыслу, но именно это и спасло «Габриэлу» от водоворота, который уже начал разворачивать корабль влево, воронка его, скользнув вдоль борта, исчезла за кормой.

С той стороны, где находилась эскадра, блеснул огонь, появилось облачко дыма, и тяжелый вой летящего ядра разорвал воздух. Фицрой обернулся, но не выстрел привлек его внимание, он смотрел на удаляющуюся скалу Трех Негодяев, чтобы отдать команду переложить руль, когда расстояние до нее составит один кабельтов. Ядро ударило в корму, раздался грохот взрыва и осколок пронзил грудь капитана, он успел подать команду переложить руль и выровнять корабль. «Габриэла» спокойно вошла в пролив, течение подхватило ее и понесло к противоположному берегу острова. Капитан Фицрой увидел, что все хорошо, маневр удался, он попытался вдохнуть свежий ветер, что наполнял паруса корабля, но острая боль пронзила грудь, свет померк, наступила тьма.

Вот и Новый год наступил. Когда-то я очень любил этот праздник, на душе было торжественно и радостно, мы наряжали елку, смотрели по старому черно-белому телевизору новогодний огонек и верили, что следующий год обязательно принесет счастье. Теперь всё не так, каждый новый год приносит все больше огорчений и бед, с каждым годом прошедшим с болезненной ясностью понимаешь, что еще один год жизни ушел, что их становится все меньше и меньше, года текут, убегают стремительно, и удержать их ничем не возможно.

Не знаю, устраивали ли в больнице для пациентов праздник с елкой и новогодним концертом, я по-прежнему оставался в заточении, к общению с другими больными меня не допускали. Чтобы хоть как-то скрасить мое одинокое существование, Мария Петровна принесла ко мне в палату маленькую пластмассовую, украшенную блестками, елочку. Я посмотрел на нее, и слезы навернулись на глаза.

— Спасибо, Мари, — тихо произнес я, впервые назвав ее по имени, вернее, именем той далекой девушки, что спасла меня, капитана Фицроя, от петли, и которую я вынужден был оставить одну на небольшом, затерянном в океане острове. Где она, что с ней стало, как сложилась ее судьба? Мне это не известно. Узнала ли она, что ее капитан пал, сраженный осколком ядра?

— Вы назвали меня Мари? Это имя той девушки, о которой Вы мне рассказывали?

— Да, простите, это вырвалось случайно, мне показалось, что Вы — это она, простите.

— За что Вы просите прощения, мой капитан? С тех пор, как я узнала Вас, мне неоднократно приходила мысль, что мы с Вами уже где-то встречались, давно, очень давно, в той, прошлой жизни. Но та девушка, она сумела спасти Вас, а я не могу, не могу даже побег Вам организовать, отсюда вырваться невозможно, это наверное хуже, чем тюрьма.

Я сделал шаг ей навстречу и остановился. Нет, между нами нельзя сократить расстояние, она врач — я пациент, мы живем в разных реальностях, и мне нельзя поддаваться нахлынувшим чувствам.

Как-то сразу после Рождества, которое мы провели вдвоем в моей палате, она вошла раскрасневшаяся и возбужденная, на лице ее я впервые увидел улыбку.

— У Вас появилась возможность в скором времени покинуть эти стены! Вы совершенно здоровы, в этом нет сомнений ни у кого, заключение Ваше имеет политические причины, но теперь все изменилось. На днях к Вам придут, представитель высшего командования и депутат Верховной Рады. Если Вы ответите на их вопросы так, как им нужно, Вас выпишут.

— Что же нужно ответить? То, что говорит мой сержант?

— Нет-нет, все уже изменилось, обвинить Россию в том, что это ее средства ПВО сбили Ваш самолет, не удалось. Опубликованы снимки из космоса, где ясно видно, откуда стартовала ракета, сбившая Вас. От Вас хотят услышать, что все произошло случайно, непреднамеренно. Ваш бомбардировщик по ошибке спутали с учебной целью, которая шла тем же курсом, на той же высоте. Вы должны сказать, что ракета был одна, только одна, понимаете? Первой ракеты, от которой Вам удалось уйти, не было. Просто не было. Вы скажете, что Вам разрешили идти в Адлер и приземлиться в российском аэропорту, Вы изменили курс, и он, по нелепой трагической случайности совпал с курсом учебной цели.

— Я согласен подтвердить, что первой ракеты не было, скажу и то, что в Адлер мне идти разрешили. Я не хочу никого обвинять в том, что сбили нас преднамеренно, Бог им судья.

— Вот и хорошо, я верю, что Вы скоро покинете это учреждение, и мы вместе отпразднуем Ваше освобождение.