Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

«Роджер» молчал. Командный пункт больше не отвечал на наши запросы.

— Командир, что делать будем, они не отвечают? — спросил штурман.

— Принимаем решение самостоятельно, идем в Адлер, хотя не нравится мне все это, ох, как не нравится! — ответил я.

В Адлере две полосы, одна, с посадочным курсом 60 градусов и длиной 2890 метров, а вторая, более короткая, с посадочным курсом 24 градуса имеет длину 2200 метров. В принципе, мы сможем сесть на любую полосу, хотя длинная предпочтительней. Но нужно заранее знать на какую будем садиться, чтобы построить маршрут захода для посадки с прямой, поскольку горючее и так на пределе. Но связаться ни с контролем, ни с подходом, ни со стартом аэропорта нам не удалось. Все частоты были забиты помехами.

— Не нравится мне это! — недовольно ворчал я. — Командный пункт не отвечает, а на частотах аэропорта помехи. Что-то здесь не так, штурман, что-то не так!

Тогда мы еще не знали, что помехи возникли не случайно, работали постановщики помех службы радиоэлектронного противодействия. Все делалось для того, чтобы исключить утечку информации. Мы не понимали, что происходит, мы еще надеялись, что удастся благополучно приземлиться в Адлере, а генерал уже отдал приказ расчету зенитно-ракетного комплекса «С-200» уничтожить наш самолет, обозвав его учебной целью.

Пуск ракеты мы увидели на экране локатора. Мы еще надеялись, что это случайность, что нас просто перепутали с какой-то учебной целью, поскольку возвращаться должны были другим курсом и на другой высоте. Хотя тяжелому ракетоносцу далеко до истребителя, но все же это не гражданский лайнер, это боевой самолет, и мы умеем бороться с ПВО противника.

— Сбросить дипольный отражатель! Приготовиться к противоракетному маневру! — командовал я.

Дипольный отражатель представляет собой кусочки фольги, которые выбрасываются из самолета. Облако фольги создает мощный радиолокационный след, гораздо мощнее следа самолета, и ракета идет на более мощный сигнал, а самолет в это время выполняет противоракетный маневр, быстро меняет курс и высоту, уходя, таким образом, от ракеты. Хоть с одним двигателем это сделать сложнее, чем с двумя, но от ракеты, все-таки, мы ушли.

Когда мы увидели вторую ракету, то поняли, что все это не случайно: и молчание командного пункта, и помехи, поставленные на частоте Адлера, и эта, теперь уже вторая ракета. Было бы у нас два двигателя, можно было бы еще побороться, а на одном моторе от второй ракеты мы уже не уйдем — у нас нет высоты для маневра, и набрать ее мы не успеем.

— Экипажу покинуть самолет! — скомандовал я, это единственное, что можно было сделать в данной ситуации. Бросить самолет и воспользоваться парашютами за несколько секунд до того, как ракета собьет его, только так еще можно спастись.

Ребята покидали самолет, а я держал его, уводя подальше от парашютов, чтобы его обломки не накрыли купола — последний шанс на спасение моего экипажа. Взрыва ракеты я не помню, я не помню, как покинул самолет, как раскрылся парашют, как я приводнился. Очнулся уже лежа в спасательной лодке «ЛАС-1», которая укладывается вместе с парашютом. Есть еще и большая лодка «ЛАС-7», которая сбрасывается отдельно и служит средством спасения на воде для всего экипажа. Там есть весла, запас продовольствия, можно установить мачту с парусом. Может быть ребятам, которые прыгнули на несколько десятков километров раньше меня, удалось найти эту лодку. Каждое движение отдавалось болью в груди, по-видимому, я был ранен. Ракета «С-200» начинена тысячами стальных шариков, которые разрывают самолет на части. Это, как на утиной охоте, облако дроби накрывает утку, дробью легче попасть, чем пулей. Как всё похоже! Только в роли утки теперь оказался наш самолет.

Был штиль, волны тихо плескались за бортом утлого резинового суденышка. А над морем висели теплая южная ночь. Огромные звезды смотрели на меня с высоты, мерцая, будто подмигивая и посмеиваясь над моим нелепым положением. Мы делали всё, чтобы выполнить задачу, приняли все меры, для того, чтобы ракеты не попали в какое-либо гражданское судно. А теперь сбили нас, сбили из тех же, гуманных соображений. Действия адмирала, в принципе, были правильными, он заботился о благе народе, о престиже страны, но мы-то, готовы были пожертвовать своими жизнями, а он — нашими. Да, и не о стране он думал, а о своих погонах. Да и бог ему судья! Какое мне теперь до них всех дело!