Валентин Сидоров: Семь дней в Гималаях [документальная повесть]

Но, конечно, больше всего поразила мое воображение созвучность мыслей духовных Учителей Индии (в особенности Вивекананды [3] Вивекананда (1863–1902) — великий философ и общественный деятель Индии, один из зачинателей национально-освободительного движения в Индии. Первым в стране он объявил себя социалистом. ) с современностью, перестраивающей на новых основах свое бытие. Тут, разумеется, играло роль и то обстоятельство, что высказывания не были отделены от нас темным и холодным прогалом времени, в текстах при всей специфичности слога отчетливо угадывались реалии нашего века.

Повесть посвящена памяти Конкордии Евгеньевны Антаровой, имя которой — как я понимаю — мало что говорит современному читателю. Потому необходимо небольшое пояснение. Выдающаяся певица своего времени (она считалась лучшей исполнительницей партии графини в «Пиковой даме»), заслуженная артистка РСФСР, Антарова принадлежала к числу самых близких и преданных учениц Константина Сергеевича Станиславского. Принципы своего Учителя она старалась воплотить не только на сцене, но и в жизни. К сожалению, мне не довелось ее видеть. Антарова умерла в 1959 году. Но мне посчастливилось познакомиться с ее книгой, ставшей в наши дни библиографической редкостью: «Беседы К. С. Станиславского».

Мне посчастливилось еще больше, когда в мои руки попали ее неопубликованные записки, представляющие собой своеобразную квинтэссенцию восточной мудрости, многовекового индийского опыта. Могу признаться, что записки Антаровой, никогда не бывавшей в Индии, открыли мне Индию гораздо больше, чем иные научные монографии и туристские очерки об этой стране.

Свои материалы она не предназначала для печати, и потому они нуждаются и в строгом отборе, и в тщательном редактировании. Но их ценность для меня состояла прежде всего в том, что они являли собой пример освоения идей восточной мудрости под углом практического приложения к работе и жизни. Насколько я могу судить, две главные особенности отличали этот непростой, этот действительно глубинный опыт постижения — творческого и жизненного — индийской философии и культуры.

Во-первых, ученицу Станиславского интересовала не только древняя Индия и ее древняя мудрость, но и современная Индия и ее великие учителя: Рамакришна [4] Рамакришна (1836–1886) — один из реформаторов новой, пробуждающейся Индии. Суть его учения раскрыта в трудах Вивекананды и других его учеников. , Вивекананда, Рабиндранат Тагор. Разумеется, между старой и современной Индией не было непроходимой пропасти, и учителя новой Индии неоднократно заявляли о том, что многие их положения зиждутся на основах древней мудрости; тем не менее старым идеям был дан новый импульс, новый толчок; появился новый язык, на котором во весь голос заговорила Индия, вставшая на путь борьбы за национальное освобождение.

Любопытно отметить, что на другом конце европейского континента в том же направлении шел духовно-творческий поиск знаменитого французского писателя Ромена Роллана, громогласно заявившего о своем стремлении («парадоксальном» — так он сам характеризует его): «объединить огонь и воду», сблизить «мысль Индии и мысль Москвы». (Кстати, Антарова была знакома с Роменом Ролланом и состояла с ним в переписке.) Примерно в эти же годы автор «Жана Кристофа» работал над своими индийскими книгами: «Жизнь Рамакришны», «Жизнь Вивекананды», «Вселенское евангелие Вивекананды», «Махатма Ганди». Думается, что не случайным было это совпадение, а закономерным и знаменательным.

Во-вторых, Антарова понимала (и учитывала) всю глубину разницы между восточной и западной психологией. Стараясь максимально приблизить идеи индийской мудрости к европейскому восприятию, она придала им соответствующую литературную форму. Это был своего рода эксперимент, при котором отвергались буквализм и прямое цитатничество, а тексты освобождались от излишнего давления специфических понятий и терминов. Мысль Индии, не изменяя своему существу, обретала воплощение в традиционных, привычных для нашего сознания формах. Это была квинтэссенция многовековой индийской мудрости, но квинтэссенция строго избирательного плана.

Из глубочайшего кладезя индийской духовной культуры черпалось, выделялось, высвечивалось и как бы укрупнялось все то, что способствовало разрушению одного из самых живучих предрассудков человеческого сознания, выросшего на базе вековых привычек, догм и стереотипов. Дело в том, что многие считали, а кое-кто считает и до сих пор (отсюда, может быть, их стремление пересадить механически и прямолинейно на почву современности некоторые принципы древних учений), что поиск и обретение духовно-нравственных ценностей могут быть успешными лишь в неких экстремальных условиях, что для этого надо уходить в горы, уединяться от людей, замыкаться в скорлупу своего внутреннего «я». Тексты, восходящие к древней и новой мудрости Индии, сведенные Антаровой воедино, переложенные ею с учетом нашего восприятия, утверждали прямо противоположное: они призывали искать и обретать эти ценности не в стороне от жизни, а в гуще жизни, не отъединяясь от людей, а в общении с людьми, в работе, в быту. Более того: настойчиво и последовательно проводилась мысль о том, что лишь истины, постигнутые сердцем и волей человека в буднях, в повседневной работе, являются основательными и подлинными.