Валентин Одоевский - Семь дней бармена 2

Уже много воды (и ещё чего покрепче) утекло с того момента, как я впервые встал за эту стойку. Ей можно хоть при жизни памятник ставить. Хотя, в сущности, она сама им и является. Столько разных лиц и судеб выпало на её долю принимать. Если б этот большой кусок дерева был бы жив, то вполне мог бы написать не хилый такой роман-драму. А может даже и диссертацию по психологии или психиатрии, ибо такие кадры иногда попадаются…

Но, поскольку из соображений профессиональной чести, так сказать, и неумения что-либо держать, кроме как клиентов и бутылок на себе, – такая почётная, надеюсь, миссия достаётся мне!

Когда-то я уже говорил, что работа бармена до жути напоминает работу психолога. В отличие от последнего, правда, у меня есть легальная возможность и полное право налить пациенту… в смысле, гостю, чего-нибудь крепкого… лишь бы у него деньги были… хотя, конечно же, не всегда. Я же тоже человек, как никак.

Одна моя знакомая недавно заметила, что я изо-дня в день наблюдаю полный цикл течения человеческой жизни. Вот приходит ко мне клиент, кладёт на стойку купюру, заказав, допустим, водки. Я ему, разумеется, наливаю полную рюмку – жизнь зарождается. Он смотрит на неё своими грустными, усталыми глазами, красными от недосыпа и стресса, и поднеся ко рту, ловким движением опустошает, – жизнь пронеслась. Вроде бы, конечно, ничего необычного. Однако, практически, за каждой такой рюмкой стоит рассказ длиною в целую человеческую жизнь. Пусть это может быть даже какой-то небольшой её отрезок. Пусть даже конкретный случай, что был, например, вчера. Всё равно – это жизнь. Это переживания, это страдания человека! Последнее слово здесь очень важно, поскольку, не все те, кто ходят по заведениям, в подобных которым я работаю, – беспробудные алкаши и тунеядцы. Вовсе нет! Это добрые и искренние люди, нередко одинокие. Вот и ищут они спасения своей души в стакане. Тут уж всё от человека зависит. Кто-то выплывает, кто-то тонет… Человечность от этого в них не пропадает. Я это стараюсь помнить.

Все люди разные. Всякий из них по-своему интересен, а уж когда пьянеет – особенно!

Я мог бы рассказать здесь очень о многом и о многих. Тем не менее, хотелось бы вспомнить о семерых людях, что особенно врезались в мою память. Кто-то из них пришёл лишь однажды, кто-то до сих пор заходит, а кто-то даже сейчас сидит за столиком напротив, улыбаясь мне, потому что видит, как я рассказываю всё это вам, и знает, ведь, что про него тоже пойдёт речь!..

Он заходит нечасто.

В основном, глубоким вечером. Вечно с растрёпанными седыми волосами, в старомодных очках, с лёгкой щетиной на лице, отсвечивающей «серебром», в потёртом холщовом пиджаке, который, кажется, никогда не меняет.

Как правило, он молчалив. Аккуратно садится на барный стул, кладя на стойку купюры и заказывает бокальчик «Греми» 1 1 Грузинская марка коньяка. (Прим.авт. В.О.) без какой бы то ни было закуски. Пригубив, примерно, половину содержимого, мой гость лениво достаёт из кармана пиджака какие-нибудь наручные часы, небольшую отвёрточку, записную книжку с засаленными страницами и какой-то огрызок карандаша. Со всем этим нехитрым набором он аккуратно принимается ковыряться во всех этих маленьких механизмах, то и дело что-то чёркая у себя в книжке.

Надо сказать, что часы у него всегда разные. Бывают недорогие – на кожаном ремешке, с поцарапанным стеклом и простой батарейкой внутри. Бывают и необычные – со звеньями, несколькими стрелками под стеклом и массой разных шестерёнок, плат и прочей невидали, что под стать понять лишь такому королю часов, как мой гость.

У меня редко получается с ним пообщаться. Он всегда сосредоточен на своей работе, иной раз даже допить свой заказ забывает. Если нам и удаётся поговорить, то это ограничивается набором пары дежурных фраз, изредка каким-нибудь анекдотом.

Обстоятельная, так сказать, беседа у нас с ним случилась лишь однажды. Тогда он был, на удивление, уставшим, глаза красные от недосыпа, щетина внешне напоминала серую наждачную бумагу, да и сам он пил больше обычного.

– Что-то случилось? – спросил я тогда, подливая ему в бокал ещё «Греми».

Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом сквозь очки, поднял бокал и тихо пробасил:

– Твоё здоровье, бармен!

Бокал тут же был залпом опустошён. Гость поставил его на стойку и продолжил: