Владимир Рудим - Золото Севера

На третий день разразился ливень.

— Разгневался ламутский бог, — сказал Сухов.

В этом районе кочуют с оленями ламуты (здесь сохранилось старое русское и якутское название народности эвенов).

Карбасчан на глазах вздулся и залил прибрежные болота. Каждый шаг стоил больших усилий, но самое главное, что тревожило путников, — лошадь. Мокрая, тяжело навьюченная, она могла повредить спину.

Пришлось пережидать дождь. А он льет час, два, десять, двадцать… К рассвету дождь утих. Проползли еще километров десять.

Остановились на ночлег на речной косе. Развьючили Цилю, пустили пастись. Натянули палатку, выбрав место повыше. Костер никак не разгорался — ветки были мокрыми. Жора разыскал густую лиственницу, наломал немного веток снизу — они были суше. Потом под эти «дрова» поставили свечку: она подсушила их и зажгла. Съели предпоследнюю банку мясных консервов, без хлеба. Правда, была еще мука, но испечь что-нибудь из-за дождя было невозможно. Самое большое, что удалось сделать, — приготовили впрок «жженку», так здесь называют поджаренную на сковородке муку. Завтра, если погода не улучшится, достаточно будет залить «жженку» кипятком и можно есть. А если в кружку добавить некоторых других «капвложений» — сахар, масло, то «жженка» получится даже вкусной.

Едва поджарили муку и ссыпали ее в мешочек, как снова полил дождь.

Единственное утешение в такую отвратительную погоду — меньше комаров. Продукты были на исходе. Сейчас бы солнышка — не сидели бы, не мокли бы!

Степан Донатыч проснулся среди ночи, прислушался — дождь барабанит ровно и неутомимо. Зябкая сырость забирается даже в спальный мешок.

Утром — также мокрая дробь по палатке. Не хочется подниматься. От дыхания пар идет — холодно. Продремали до обеда. Наконец Степан Донатыч вылез из палатки и ужаснулся: коса, на которой стояла палатка, превратилась в остров, со всех сторон вода!

— Аврал! Нас заливает!

Дело нешуточное, медлить нельзя — вода быстро прибывает. Жора выскочил из палатки, даже ахнул от неожиданности. Скорей, скорей складываться! Сорвали палатку и кое-как свернули. Поток нес к островку толстую лиственницу, попытались схватить ее, чтобы по ней выбраться из воды, но куда там! Дерево вывернулось. Остается одно: Сухов вошел в ледяной поток, подняв над головой тюк со спальным мешком, сухими ветками и спичками. За Суховым последовал Жора.

Вода уже доходила до груди, вот-вот собьет с ног.

Добрались до берега. Уф! Ну и холод, все тело сводит. Разожгли костер. Согреваться, сушиться!..

Вдруг Жора вскакивает и с проклятиями начинает раздеваться. Степан Донатыч с недоумением посмотрел на него.

— Забыл на косе бутылку с диметилфталатом!..

Для Жоры комары были страшней медведя, ледяной воды, омолонских завалов, таежного голода, как и для начальника партии Кочевой.

Поток уже не перейдешь вброд. Пришлось туда и обратно добираться вплавь. Стуча зубами, Жора поставил на землю бутылку со светлой густоватой жидкостью.

— Спас!

А теперь поближе к костру, да скорее — кружку горячего-прегорячего чаю!

По пути Степан Донатыч и Жора несколько раз останавливались, искали обнажения пород, брали образцы. В среднем течении Карбасчана они встретили ущелье, которое, к счастью, простиралось вдоль маршрута. Если бы поперек, пришлось бы обходить, было бы потеряно еще два-три дня. Над ущельем проглянуло на часок солнце. Степан Донатыч успел рассмотреть смещения пород, взял интересные образцы.

Вьючный ящик заметно потяжелел. Сухов все чаще осматривал лошадь, все чаще вел ее в поводу.

— Милая скотина, мученица Циля, — поглаживал он лошадиную морду, — ты, наверное, проклинаешь нас за этот маршрут. Потерпи. На то воля ламутского бога и нашей начальницы Ираиды Кочевой.

…Снова сутки, затопленные дождем. К вечеру дождь прекратился. Надолго ли? А до устья Карбасчана оставалось еще километров тридцать пять. Наступила ночь. Но до сна ли теперь!

Быстро поужинали «жженкой» и — в путь. Выбрались на твердую почву и вскоре увидели следы — круглые, большие, глубоко вдавленные. Лось! Тропа сохатых.

По ней и пошли, хотя знали — на этой же тропе можно столкнуться и с медведем. Время перевалило за двенадцать. Над тайгой лежала серая, северная летняя ночь, похожая на мутный рассвет. Хорошо была видна тропа и следы сохатых.

С каждым метром убывали силы. Казалось, что уже прошли полсотни километров, а устье Карбасчана все еще не показывалось. Наконец Жора Рыло безмолвно опустился на землю.