Ольга Овчинникова - Автостопом до алтайского яка

Надо просто закрыть глаза и «случайно» потерять равновесие. Никаких больше писем или надежд. Краем глаза замечаю Джая, который сидит на краю крыши, свесив ноги вниз, за перила: штормовой ветер треплет перья на вжатых в спину крыльях. Вид философский и трагический одновременно.

– Ты здесь зачем? – спрашиваю, с ударением вытолкнув слово «Ты». Меня смущает Его присутствие, пусть даже это мой Ангел Джая.

– Жду, чо, – отвечает Он немного грубовато. – Прыгай уже. Холодно тут.

– Прыгать?

– А разве не за этим ты здесь? – отвечает Он вопросом на вопрос: у меня научился, не иначе.

– А Ты не мог бы… э-э-э… свалить?

– Неа, – Он отворачивается, и по Его лицу, кажется, пробегает гримаса. Шмыгает носом, покорно опустив голову – от этого плечи торчат беззащитными худыми столбиками кверху. Обеими руками Джая держится за перила, сведя ладони вместе, словно беззащитный ребёнок. Ангелы тоже бывают уязвимы.

Ветер продувает меня насквозь, треплет широкий разноцветный платок на шее, трепеща им и хлопая в воздухе, словно крылом огромной птицы. Перила, за которые я держусь, качаются, словно зубы у старого йорка.

– И куда Ты потом? – участливо спрашиваю у Джая.

– Судить будут: не справился с работой, бла-бла-бла… – изрекает Он, безуспешно пытаясь казаться спокойным.

Мне нужно чтобы кто-то просто выслушал. И всё. Только это. Эту историю. Чтобы кто-то со стороны посмотрел и сказал: «Да, охренеть просто!» или что-то подобное, не знаю…

– Да охренеть просто! – меланхолично, без интонации замечает Джая, глядя прямо перед собой. – Почему ты убиваешь себя только потому, что какой-то женатый мужчина повёл себя как типичный женатый мужчина?

– Он тут не при чём даже как бы, – я включаюсь в разговор. – Разочарование в Любви – это куда страшнее, глобальнее, что ли. Это всё, во что я верила. Это всё, понимаешь? Всё, во что я верила, – все мужчины, в которых я верила; всё мироустройство, в которое я верила; это я, в которую я верила; это Вселенная, которая, как казалось, никогда не сделает мне больно; это Любовь, в которую я верила. Нет выхода! Отсюда никому никуда нет выхода! Даже там, – и я показываю пальцем на небо, – нет его. Как в закрытой наглухо стеклянной банке. Даже если умереть. Даже если продолжать делать вид, что живёшь… и дышишь… и ешь! Продолжать тешить себя иллюзиями? Самообманом? Неужели это не очевидно? Это ясно, как белый день! То, что линия рвётся!

Кричу в полный голос, перекрывая шум ветра. Широкий платок на секунду накрывает мою голову, затем срывается с шеи и улетает вниз огромной парящей птицей – это привлекает зрителей. Словно по чьей-то отмашке огромным потоком с неба срывается ливень, и платок пролетает остаток пути, избиваемый тяжёлыми каплями воды.

– Красиво полетел, – замечает Джая, ёжась, не особо впечатлённый моей речью.

Далеко внизу точки людей начинают кучковаться: не понимаю, как меня можно было заметить на такой высоте. Наверное, кто-то даже снимает на телефон в надежде на потрясный видос. «Жесть, пацаны, смотреть до конца». Стоят, несмотря на ливень. Размазываю кровь по лицу, пытаясь вытереть нос: она бесконечна.

Зрители раздражают. Надо с другого края крыши, без них, без этой суеты.

Под бушующим наверху ветром перехожу на другую сторону крыши – благо, она плоская – и быстро перелезаю через ограждение на самый край. Перила очень холодные, пальцы коченеют.

– Уверена? – настороженно спрашивает Джая, следуя рядом.

Я вздрагиваю:

– Ты ещё здесь?

– Угу, – угрюмо замечает Он.

– Уйди, – говорю я, поливаемая стеной дождя. Капли воды врываются в тело острыми обжигающими иглами, пальцы рук теряют чувствительность.

– Показать, куда попадёшь потом? – вместо ответа предлагает Джая.

– Ладно. Давай. Только быстро, – соглашаюсь я. Терять-то нечего.

Свет в моей голове мгновенно гаснет.

Прихожу в себя в яме: она глубокая и узкая. Чёрная земля на стенах торчит грубыми острыми кусками, но самый кошмар заключается не в этом. Я опускаю глаза и понимаю, что стою по пояс в кишащей массе из опарышей: сплошной шевелящейся массой они копошатся вокруг меня. На дне личинки превращаются в чвакающую мерзкую кашу, раздавленную весом своих же сородичей.

В панике подношу руку ко рту и тут же понимаю, что по тыльной стороне ладони тоже ползают, щекоча кожу, несколько личинок. Они сожрут меня заживо – это дело времени. От ужаса не могу даже кричать, только мгновенно покрываюсь омерзительными крупными мурашками.