Ольга Овчинникова - Автостопом до алтайского яка

– Видеть, как всё проходит… слёзы, разочарование, боль. Уверена, что согласна?

– Да! Да! Да! Я согласна! – чуть не в голос завопила я тогда, будто отвечая священнику на вопрос про «согласна ли ты, раба Божья…» и далее по тексту.

Тот мужчина… Я так хотела быть с ним, ждать его, уставшего, с работы, сидя на табуретке и сложив руки на коленях. С порога забирать портфель и помогать снять пальто, молча улыбаясь. Творить атмосферу покоя и гармонии в этом пространстве. Поливать изобильно цветущий красными цветками гибискус на чистом светлом окне. Стелить белые широкие простыни, расправляя складочки. Любовно вытирать вилки новым вафельным полотенцем, задумчиво улыбаясь, и даже засыхающие капельки на кране. Я была бы согласна даже на капельки!

– Да ладно… – насмешливый голос Джая. – Я бы не стал делать на это ставки.

Ну да. С капельками – это я погорячилась, согласна. Но я могла бы печь лепёшки чапати из цельнозерновой муки, добавляя туда куркуму, имбирь или кунжут и заворожённо наблюдать, как на каждой лепёшке во время выпекания растут большие пузыри.

В мои мысли снова врывается Джая. Он переспрашивает:

– Так что на этот раз?

– Карма, – коротко отвечаю я, глядя, как в чашке плавают маленькие кусочки кофейных зёрен и имея в виду линию жизни, которая рвётся. Он слышит мои мысли.

– Карма, карма… Заладили, – раздражённым голосом вечно недовольной уборщицы бурчит Джая, резко хватает меня за правую ладонь: – Дай сюда! – и поучительно говорит: – Оборвётся твоя линия жизни или нет – зависит только от тебя самой. Ясно?

Кротко киваю. Откуда-то из-под перьев Он извлекает красный толстый карандашик, старательно муслит его во рту и уверенно дорисовывает на ладони жирную ровную красную черту цвета крови. Она объединяет два разорванных участка. После чего, довольный, отпускает руку, а карандашик втыкает себе за ухо, настоятельно добавив:

– Будущее не высечено на камне, ясно? А руку не мочи. Хотя бы сутки.

– Ладно, – говорю я. – А чесать можно? – смотрю на свою ладонь изучающе.

– Чесать можно. Это, кстати, к новым знакомствам. Как раз то, что тебе надо, – и продолжает опять же чужим голосом: – «Вы должны поощрять в себе желание общаться, это очень важно, особенно сейчас».

…Своевременно, и не глядя в мою сторону, Он протягивает коробку с салфетками – одна из них торчит из дырки посередине, и я вытаскиваю её, вытягивая наружу половину следующей. Слёзы и сопли не прекращаются. Молча мы пьём ароматный кофе. Мой Ангел грустен: Его голубые глаза отдают глубокой синевой цвета предгрозового неба.

Наконец, я мою чашки, отвернувшись к раковине и совершенно забыв, что руку мочить нельзя. Вспоминаю об этом потому, что ладонь начинает нестерпимо жечь, словно на неё плеснули концентратом перекиси.

Бросаю чашку: дорисованная линия горит сочным огнём, словно раскалённая докрасна проволока.

– О-ё-ё-ё-ёй, что это? Что? Мамочки, что это? – скребу и тру ладонь ногтями и пальцами.

Наконец, боль уходит. Смотрю на руку и вижу, что линия смылась без следа, будто и не бывало. Хлопая глазами, расстроенно поворачиваюсь к столу:

– Я забыла… – но Джая уже и след простыл, и только на поцарапанной от времени клеёнке стола лежит огрызок того карандаша. – Что же теперь делать? – спрашиваю я уже в пустоту.

Внутри головы раздаётся поучительный уставший голос:

– Что, что… – вздыхая, вещает Джая. – Съешь таблетку для памяти. Забыла она…

Тупым ножом кое-как затачиваю огрызок карандаша и терпеливо рисую линию жизни на ладони ещё раз. Левой рукой рисовать очень неудобно: она дрожит и не слушается. Тем не менее, у меня получается нарисовать её ещё раз, пусть криво, но всё же. Я справлюсь. Чёрт побери, я смогу пройти этот участок. Ведь чтобы пройти через ад нужно просто продолжать идти.

…Поздний вечер. На столе – бутылка красного вина, и уставший Джая сидит напротив: у него измождённый вид и взъерошенные, серые от пыли перья на крыльях. Мы болтаем и пьём: я – вино, Джая – безалкогольную Пина Коладу.

– Солнце, – мой Ангел опять обращается ко мне так: Он только что исчерпался, стандартно вправляя мозг словами «вопреки» и «ради», в попытке заставить меня жить: – В конце концов у тебя есть такой весомый аргумент, как кошка!

Аргумент с яхонтовыми от старости глазами лежит у него на коленях, блаженно жмурясь и периодически шоркая лапой по шуршащим перьям, стоит только им показаться в зоне её досягаемости: в остальное время она делает вид, что спит.