Александр Кердан - Звёздная метка

– Но это не требует особых разъяснений, сударь, – сказал я. – Это мой служебный долг, и я исполню его безукоризненно, как велит присяга, данная нашему Государю…

Сюверьян строго посмотрел на меня и сказал довольно резко:

– Запомните, фрер: присяга ложе выше всех остальных присяг.

В департаменте мне сообщили, что мой отъезд в Америку отложен до прибытия в Санкт-Петербург господина полномочного посланника Стекля, от коего я и получу дальнейшие распоряжения.

Барон Стекль прибыл в самом начале декабря, но встретился со мной не сразу, а только дней через десять по приезде. Как мне объяснил директор департамента, Стекль был занят, наносил важные визиты. Позже я узнал, что он был дважды удостоен Высочайшей аудиенции и трижды беседовал с глазу на глаз с нашим министром, князем Горчаковым…

Когда мы наконец встретились, барон излучал само благодушие и любезность. Он поздоровался со мной условным рукопожатием, давая понять, что знает, кто я, доверяет, и заговорил по-французски:

– Господин Мамонтов, вы послезавтра отправитесь в наши колонии на Аляске. Вам надлежит, не производя лишнего шума, изучить обстановку в Новоархангельске и возможную реакцию тамошних жителей и главное – правителя колоний князя Максудова, на случай, если колонии в ближайшее время будут переданы Северо-Американским Соединённым Штатам. Информация эта совершенно секретная, и вам не стоит напрямую заговаривать о такой возможности ни с самим князем, ни с его сотрудниками, дабы не вызвать паники среди владельцев акций Российско-Американской компании и противников сей сделки как в России, так и за её пределами.

Я онемел, не находя что ответить.

Стекль перешёл вдруг на немецкий язык, очевидно, желая проверить мои познания в нём:

– После того как исполните сию миссию, отправляйтесь в Вашингтон, куда и я надеюсь к тому времени прибыть. Детали ваших действий на Аляске обсудим завтра. А пока потрудитесь получить все необходимые бумаги у товарища министра иностранных дел, его превосходительства господина Вестмана, проститесь с родными.

Я поблагодарил его по-английски, сказав, что уже простился со всеми родственниками. Чтобы не выдать волнения, охватившего меня после известия о возможной продаже Аляски, спросил как можно непринуждённее:

– Как вам показался Санкт-Петербург, ваше высокопревосходительство, после возвращения?

Стекль отвечал, что столица российская за три года расцвела и всё более напоминает ему Вену, родной город его отца.

– Впрочем, – добавил он, – что-то в нынешнем Санкт-Петербурге есть и от Рима, где когда-то жил мой дед по матери.

Мы ещё поговорили о вещах, не связанных со службой, и расстались.

Всю ночь я не находил себе места: как можно продавать Аляску? Это же русская земля! Знает ли о предстоящей сделке Государь? Насколько правомерна она? Может ли вообще быть правомерной передача отеческой земли иноземцам? Имею ли право я участвовать во всём этом, не предав своей отчизны и данной клятвы?

«…Пусть моё тело разрежут пополам, мои внутренности сожгут, а пепел развеют по лику земли, если я не оберегу от профанов масонские секреты, если не сохраню братскую верность другим мастерам…»

Сейчас я уповаю только на Бога Всевышняго и молю его: Боже! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого…

Кирпичи сами собой на голову не падают. Эту банальную истину Панчулидзев постиг на следующий день после прочтения записок Мамонтова.

Утром он отправился на биржу, на встречу к Науму Лазаревичу.

Не успел Панчулидзев сделать и пары шагов с крыльца, как прямо перед его носом просвистел кирпич, бухнулся о мостовую и разбился вдребезги, засыпав новые башмаки рыжими осколками. Панчулидзев прижался к стене и испуганно вытаращился наверх. В первое мгновение ему показалось, что кто-то, свесившись с крыши, наблюдает за ним. Он сморгнул, снова воззрился наверх и ничего не увидел. Но снег, слетавший с крыши, подсказывал, что там кто-то есть.

Панчулидзев взревел от ярости, бросился в подъезд и так быстро, как позволяло тяжёлое меховое пальто, поднялся на верхний этаж. Чердачная дверь была открыта. Ржавый замок висел на скобе. Тяжело дыша, Панчулидзев по скрипучей лестнице влез на чердак, огляделся. Никого.

Он высунул голову в круглое окно. На крыше тоже никого не обнаружил, но к карнизу тянулись от окна, пересекаясь друг с другом, цепочки крупных следов. Пока он, вглядываясь в них, гадал, кому они могут принадлежать, сзади скрипнула чердачная дверь и со стуком захлопнулась. По лестнице загрохотали каблуки.