Для них, для перуанцев с фабрик, с гор и полей, из шахт и лесов, почти у всех правительств были до сих пор только обещания, налоги и тюрьмы.
Полгода по всем уголкам Америки палили из Лимы орудия одуряющей рекламы. Залпами посул и приманок били они в китайскую стену равнодушия, которой за многие годы окружил себя американский человек, спасаясь от ураганного огня торговой рекламы. Любой туристский путеводитель, любое расписание движения самолетов по перуанским авиалиниям, любой угол на перекрестке более или менее крупного города, любой экземпляр газеты обещал и кричал миру, будто хозяин бродячего цирка:
FERIA DE OCTUBRE!
Октябрьская ярмарка!
В каждой хорошей ярмарке, как в капле воды, отражается организовавшая ее страна. Лимские пропагандисты предрекали, что ярмарка будет потрясающе национальной. И произойдет это в октябре! В том самом месяце, когда красная нить нашего пути должна была как раз прерваться в Лиме!
Нас опьянил опиум посул, мы стали готовить блокноты, кинокамеры и фотоаппараты, сдерживать нетерпение, бороться с сомнениями и, совершенно естественно, с любопытством ожидать большого события.
К району, где расположена лимская выставка, ползет бесконечная змея сверкающих лаком машин, трамваев и специальных автобусов. Из сплетения улиц и площадей валят необозримые толпы людей, направляясь к тому месту, где всего на одну неделю обозначен рекламой центр Лимы, центр Перу, центр всех трех Америк. Мы дождались. Наступил день открытия лимской ярмарки.
Через триумфальную арку, составленную из лепных сводов, флагов, венков и цветных лампочек, мы вступаем на территорию выставки. Мы сгораем от любопытства.
Над лавиною человеческих тел возвышаются крыши и фасады павильонов, украшенные флагами и расцвеченные неоновыми рубинами, аметистами и сапфирами, тускло мерцающими на солнце. Поток посетителей черепашьим шагом тащит нас вместе с собою и втискивает в двери первого павильона. Мы входим.
Посреди восьмиугольного зала на постаменте стоит восковая фигура женщины, скорее наряженная, чем одетая в сверкающий перламутром, купальный костюм из нейлона. Вдоль стен на шестах и вешалках сотни дамских платьев, пальто, халатов и костюмов. Всех фасонов, всех цветов, всех размеров. Стайка продавщиц шныряет среди посетителей, старательно предлагая купить хоть что-нибудь. В конце зала — отгороженные ширмами примерочные, возле дверей позванивает касса.
— Слушай, Мирек, это, наверное, ошибка. Мы ведь попали в обычный магазин дамского конфекциона!
— И продают здесь в розницу, как на ирон Унион! Нетерпеливо выбираемся из магазина, людской поток вбирает нас в себя, как разлитая ртуть две заблудившиеся капельки, и несет дальше по выставке сквозь тучи пыли. Мы стараемся пробиться хоть к краю реки любопытных, чтобы не прозевать то место, где начнется настоящая ярмарка. Через шляпы и зонтики заглядываем в витрины следующего павильона: выставка обуви… с ценами. А в выходящей из дверей толпе то там, то здесь мелькают коробки, перевязанные красной веревочкой. Да, опять розничная торговля.
В нас закрадываются первые сомнения, которые все больше и больше переходят в уверенность по мере того, как мы бросаем беглые взгляды в сторону других павильонов: белье, ювелирные изделия, часы, кожгалантерея, спортивные принадлежности и снова текстиль, резиновые товары, парфюмерия, прессованное стекло. И среди всего этого — кондитерские и карусели, распивочные и качели, тиры, бары, рестораны под открытым небом. Нас вдруг охватывает такое чувство, будто по ошибке мы попали на место прогулок лимской знати, будто очутились во втором издании ирон Унион. Те же лица, те же витрины, те же магазины, названия тех же фирм над павильонами. Только ярмарочные аттракционы приукрашивают и несколько меняют знакомую картину.
Разочарование читается и на лицах большинства посетителей. Толпы редеют. Через три часа из ворот выставки густо валит народ, возле касс уже не приходится долго стоять за билетами. Чем дальше, тем пустыннее становится территория ярмарки.
Тем не менее нам удалось обнаружить небольшую выставку механических пил, стенд североамериканских нефтяных компаний и павильон табачной фабрики. За витриной — устаревшая машина отрубает сигареты, задыхаясь от темпа, который задали ей при крестинах конструкторы двадцатых годов.
Читать дальше