Ольга Хлудова - Волны над нами

По дороге к палатке я встретила молодого человека в очках. Он с любопытством уставился на мои ласты. У него в руках был странный предмет — резиновое подкладное судно с врезанными в стенку стеклами очков. Ласты и резиновая трубка довершали снаряжение. Мы оба остановились на узкой дорожке и некоторое время молча разглядывали друг друга.

— Простите, — сказала я нерешительно, — это маска?

— Да, это моя конструкция, — отвечал небрежно владелец оригинального снаряжения. — А у вас есть маска?

Я развернула полотенце и показала с гордостью свою маску.

— Вы где плавали? — спросил молодой человек.

— Вот здесь, — я мотнула головой в сторону пляжа.

— Ну, это совершенно не интересное место, вот у Кузьмича дело другое. Я плаваю там.

— А что такое Кузьмич?

— Это скала там, за мысом. Рядом с ней сразу глубоко и масса рыбы.

Я почувствовала себя жалким новичком, каким, собственно, и была.

— Вы здесь будете работать? — спросил молодой человек.

— Да, сборы беспозвоночных для альбома, — машинально ответила я, думая о том, как бы мне примазаться к компании этого знатока здешних подводных угодий. Но молодой человек уже бежал по тропинке к морю. Я не решилась его окликнуть.

— Ну, каково первое впечатление? — встретил меня Николай. Он разбирал под сосной наши вещи. Я молча развела руками. Как передать словами увиденное?

— Поди, посмотри сам, — и протянула ему маску.

— Нет, сначала ты иди завтракать, а потом нам надо готовить рабочее место, — сказал этот педант и сухарь, вытаскивая клещами гвозди из крышки ящика. — Нам дали место в зале музея, очень светло и удобно. А плавать мы еще успеем, три месяца впереди.

Весь день ушел на организацию работы и быта. Палатка, принявшая строго геометрическую форму, стояла в густой тени. Стол и скамья встали у ствола. Целлофановые мешочки с сахаром и хлебом повисли на сучке, подальше от земляных муравьев. Ведро с водой и кружка довершали картину походного порядка и уюта. Полоса пиретрума у порога и ватка с тем же снадобьем в отверстии крыши навсегда преградили муравьям путь на абрикосовое дерево через мою постель. Марлевый полог по идее должен не допускать к нам москитов, но пока он в основном преграждает путь нам, и после каждого посещения мне приходится подшивать оборванные полотнища.

Вечером я ушла за молоком, а вернувшись, нашла Николая под сосной в обществе уже знакомого мне молодого человека. На этот раз вместо оригинальной маски в его руках был энтомологический сачок.

— Разреши тебе представить, — сказал Николай, — это Виталий Николаевич, сын моих старых друзей.

— Мы уже немного знакомы, — сказала я, — это тот самый с медицинской маской.

— А вы уже и рассказали, — упрекнул меня Виталий Николаевич.

Виталий, как потом мы называли его, приехал значительно раньше нас и уже успел ознакомиться с подводными пейзажами ближайших бухт. Он аспирант, по специальности энтомолог, но настолько серьезно увлекся подводным спортом, что все свободное от работы время проводил на море. Для начала он предложил нам осмотреть район Кузьмичова камня, где, по его словам, было довольно интересно. Решили идти туда с утра. За разговорами не заметили, как стемнело.

Чтобы не привлекать москитов, свечи не зажигали. В глубоких сумерках смутно белели розы, огни домиков за деревьями казались висящими в воздухе. Непонятное мерцающее зарево понемногу разгоралось над Карагачем. Все яснее выступали на фоне светлеющего неба «король» с «королевой» и их «свита».

— Луна всходит, — сказал Виталий.

Серебряный краешек выступил из-за зубца скалы. Мы молча смотрели, как медленно выплывал из-за черного камня блестящий диск, как медленно поднимался все выше и выше. Виталий очнулся первым.

— Надо спать, — сказал он, — завтра тяжелый день, встанем пораньше.

Виталий устроился в общежитии на горе. Бывшая беседка, где во втором этаже стояло штук пять кроватей, продувалась ветерком, и, по словам Виталия, никаких москитов там не было. У нас в низине стояла влажная духота. Палатка, несмотря на тень сосны, успела нагреться за день, и в ней было жарко и душно. Я долго не могла заснуть. По долине гремели завывания джаза, простыни липли к телу, кто-то шуршал у самого уха. Перевернула подушку. Ничего нет, а шорох раздается все явственнее. Тогда я вылезла из палатки и осветила фонариком парусину стенки. Громадный жук-усач сантиметров в пять-шесть величиной и усами чуть не в четверть метра шевелился в желтом луче фонарика. Николай ликовал — такого красавца у него еще не было. Мы опять залезли в душный мрак палатки. Николай сразу уснул, чему я от души завидовала, вертясь без сна с боку на бок на жестком матраце. У меня звенело в ушах от настойчивого верещания радиоприемника.