Роберт Аганесов: Байкальской тропой

Круче заходил ветер. Багор срывался, вис в снежном потоке, и руки с трудом опускали его на лед. Лицо окаменело и уже не чувствовало боли от снежного хлеста. Ноги налились тяжестью. Густой, липкий туман дурманил голову и невольно клонил в сон. Отчаявшись, я решительно полез в торосы, чтобы найти там укрытие. Но едва я коснулся их, как крайняя льдина обрушилась, и за ней, словно по команде, стали разваливаться соседние…

Выбравшись из залома, я поднял опрокинутые санки и увидел под ними размолоченный приклад ружья. Рядом валялось надломленное древко багра, а на спинке саней торчал в деревянном футляре чудом уцелевший термометр. Я стоял в воющей мгле и не знал, что сейчас нужно делать, где искать спасения. Оставаться на месте или все же забираться в эти проклятые торосы? От ударов обломков льдин спину и руки еще ломало болью. Дрожащие ноги еле держались на льду. И вдруг сквозь порывистый рев ветра мне послышался лай Айвора. Собаку может унести! Прижимаясь к торосам, я пошел вперед, волоча за собой сани.

У вздыбленной козырьком льдины, распластавшись, лежал черный ком — Айвор. Прижав уши, он оглядывался на меня и зло, отрывисто лаял. Я зажег фонарь и подтолкнул пса багром, но, скалясь, Айвор огрызался и не двигался с места. Луч фонарика, рассеиваясь в снежной мгле, вдруг выхватил впереди странный бугорок серого, ноздреватого льда. Лишь только я осветил его, Айвор залаял и рывком подался вперед. Я подошел ближе и с силой ударил по льду багром. Бугорок неожиданно обрушился, и обнажился черный плес воды! Скользнув по краю, обломок багра исчез в лунке…

Трещина? Нерпичья пропарина? Мне показалось, что лед подо мной разом просел и пошел вниз. Я откинулся в сторону, поскользнувшись, упал, и ветер поволок меня по льду. Только на снежном островке удалось вгрызться в лед острием ножа. Раздирая смерзшиеся веки, сквозь снежную пелену я увидел, как мимо меня проволоклись сани и взъерошенная, забитая снегом собака.

Зажав в зубах лямку саней, опираясь на нож, я пополз к торосам. Когда я ввалился в ледяную расщелину, в сознании билась только одна мысль: теперь пусть хоть все море вскинется дыбом, я с места не тронусь!

Санки привязаны к ноге. Холод шарит за голенищами унтов и скрючивает пальцы в рукавицах. Крепче прижимаю к себе собаку, и добрый пес горячим языком приводит в чувство мое одеревеневшее от мороза лицо. Снова необоримая тяжесть овладевает всем телом и неудержимо клонит в сон…

А спать-то никак нельзя. Осторожно, чтобы не потревожить льдины, ворочаюсь в пещере и долго трясу головой, стараясь отогнать сон. Раскроешь глаза — и ничего не видно, только мельтешат какие-то яркие лоскуты пламени. Слышится какая-то пальба и неровный, набегающий гул, очень похожий на отдаленный колеблемый ветром гул водопада. В бессилии я укладываюсь на пса, примостившегося у меня на коленях, и отяжелевшие веки закрывают глаза…

Трудно сказать, чем окончился бы мой сон в торосах, если б не Айвор, сдавивший клыком кисть руки, с которой соскочила рукавица. Наверное, во сне в поисках тепла я забрался рукой псу в пасть. Так или иначе, но я проснулся от резкой, мгновенной боли в руке. Убежден, что в эту памятную ночь своим спасением я дважды был обязан верному спутнику…

Пробудившись, я увидел, что уже нет этой воющей пелены снега. Крупные, искрящиеся во все небо звезды раскинулись надо мной. Все еще не веря неожиданной тишине, я выбрался из укрытия. Покойное безмолвие ледяной равнины простиралось передо мной. Сухой, едва видимый снег скользил по чистому льду, отражавшему раздробленный свет звезд. За торосами чуть голубели вершины гор. Все вокруг меня дышало мирным покоем ночи. И словно не было снежного ада, рева ветра, не рушились льдины, словно все это было в тяжелом сне. Пламя спички осветило запорошенный снегом термометр: двадцать семь градусов! Зимняя ночь затяжная, нужен костер; не будет костра — до утра здесь мне не продержаться.

Цевье, приклад ружья, вся имеющаяся в наличии бумага (кроме дневника), карандаши и даже деревянный настил санок — все пошло в Дело. Я поддерживал ровное пламя небольшого огня и невольно вспоминал рассказ Джека Лондона «Костер»; все же такие рассказы куда приятнее переживать в теплой комнате или безветренным летним днем, развалившись где-нибудь в тени дерева! Когда вода, наконец, вскипела, я заварил чай и долил в котелок спирта. Постелил в ледяной пещере одеяло, подложил себе под бок Айвора, сунув ему сухарь, и совсем успокоился. Теперь жить можно!