Лев Минц - Придуманные люди с острова Минданао

И вообще-то не попадало многое: скажем, польский политический анекдот, а уж он-то в польском юморе занимает почетное место.

В 1967 году, после Шестидневной войны, когда Израиль наголову разбил арабские армии, многие поляки (зачастую даже и совсем не юдофилы) восприняли это событие не так, как должно бы было гражданам одного из государств Лагеря мира и демократии. (Лагерь осуждал вероломную агрессию против миролюбивых арабских государств, за день до полного разгрома обещавших стереть противника в порошок и утопить его граждан в море.) И партийный руководитель тов. Гомулка грозно этих несознательных одернул и радость их осудил, произнесши верные, хотя и не по делу слова:

— У каждого поляка может быть только одна Родина!

На что старый писатель Антони Слонимский ответил:

— Правильно, только одна. Но почему именно Египет? Любая шутка и афоризм Слонимского тут же расходилась по всей Польше.

Великолепная ирония! Поляки предпочитают иронизировать над собой. И этим сильно отличаются от великих соседей справа и слева.

Чужеземца, однако, подстерегают тут подводные ямы и каверзные ловушки.

Лет двадцать назад на закате социализма мне довелось приятно отужинать в польском доме.

Гостей было немало, беседа текла непринужденно, галантно и остроумно. А крутился разговор вокруг взяточничества, достигшего в предзакатной Польше неприятных размеров.

При этом у моих собеседников рванья рубашки на груди не наблюдалось — просто очень смешно рассказывали о своем опыте. А поскольку я был единственным среди них иностранцем, то в рассказы ненавязчиво вводились элементы, помогающие мне разобраться. И так это забавно звучало, и так я смеялся со всеми, что на какой-то момент почувствовал себя одним из них и, отсмеявшись после очередного рассказа, заметил шутливым тоном:

— Ну, Панове, не могу понять, о какой стране вы говорите. Это что — Конго-Киншаса?

Наступила тишина, словно я сотворил нечто непристойное. Улыбки не исчезли, но стали только вежливыми — без теплоты. Последний рассказчик сказал:

— Нет, это Польша. Мы знаем это и переживаем. И знаем, откуда это к нам пришло.

Уточнять откуда я не стал. Хозяин мастерски загладил неловкость. Гости, увидев мое искреннее смущение, подчеркнуто тепло стали со мной общаться. А осадивший меня пан довез меня до гостиницы. Происшедшего он не касался, но я сам за благо почел извиниться.

— Пустяки! — отвечал он. — Хотя, знаете, у нас говорят, что над своим горбом может смеяться только сам горбатый. Как насчет стаканчика завтра вечером? Скажем, в шесть, в «Гонге»?

Наверное, отсутствие на нашем тогдашнем телевидении программы, основанной на венгерском юморе, объясняется его малой понятностью для наших телезрителей. Дело, естественно, не в самом юморе, а в непривычном антураже, трудных именах и фамилиях. Ну, как вы объясните, к примеру, что в сочетании Ковач Бела на первом месте обязательно стоит фамилия? Что Бела — имя не женское, а мужское? Зато Ковач Белане — имя женское, обозначающее замужнюю даму, хотя имя Бела — и тут мужское, а последнее «не» — вовсе не отрицание всего сказанного выше, а лишь подтверждение того, что супруга указанной дамы зовут Ковач Бела? (См. сначала.) Пока все объяснишь, смеяться расхочется.

И очень жаль. Венгрия — родина блестящих юмористов, сам язык полон таких неожиданных сравнений, эпитетов, сочных выражений, что просто призывает на нем шутить и смешить.

Естественно, это относится только к тем, кто владеет венгерским языком. А им пока владеет не большинство населения нашей планеты. Попытки же неумелого перевода с дословной передачей идиом могут запутать даже человека, в некоторой степени этим языком владеющего. Как автора этих строк, гордящегося тем, что неплохо читает, пишет и изъясняется по-венгерски.

Как-то ехал я несколько часов по Венгрии, а попутчиком моим оказался человек, изъяснявшийся по-русски. Изъяснялся он плохо, но делать это очень любил. И всю дорогу излагал мне нудную историю своих карьерных неудач, вызванных интригами одного коллеги. У них в конторе освободилась вакансия…

— …И тогда он пригалсиа как пердуц, потому что жие его воспитательний отец бюль начальник главного отдела, — дундел он мне в ухо.

Я не понял, кто такой «пердуц», что делал «воспитательный отец» и что за «бюль» у «начальника главного отдела». Я попытался расшифровать фразу: бедняга не произносил звуков «я», «ы», добавлял частицу «ся», куда надо и куда не надо. «Жие», очевидно, значило «же», которое совершенно не влезало во фразу. Стой, «воспитательный отец» — дословно «отчим», а «главный отдел» — по-нашему главк. Оставался не расшифрованным «пердуц», как который «пригалсиа» интриган. А так — получалось почти нормально: «Он прыгал, как (неведомый мне. — Л. М.) пердуц , поскольку его отчим был начальником главка». С сочувствием я представил себе полного, бледного усатого мужчину. Почему-то он находился в клетке и время от времени «пригалсиа» на решетку.