Лев Минц - Придуманные люди с острова Минданао

Давайте обратимся к самому прославленному произведению чешской литературы — «Похождениям бравого солдата Швейка», которое читали, наверное, все. И многие из отчаянных поклонников Швейка воспринимают эту книгу как собрание анекдотов из быта пражских пивных и императорско-королевских австро-венгерских казарм: как напились, и с кем подрались, и каковы результаты неумеренного потребления колбасы с горохом для пришедшего свататься жениха, который испугался папы невесты (в общем, см. предыдущую главку). Если бы книга была об этом, вряд ли бы она пережила те номера газеты, где печаталась с продолжением. А между тем достаточно внимательно прочитать само ее название, чтобы задуматься: а почему, собственно, Швейк, всеми силами старающийся уклониться от выполнения своего воинского долга, назван бравым солдатом?

Швейк ведь отнюдь не глуп, но когда ему нужно, притворяется идиотом — не таким, что пускает слюни, а с восторгом развивающим любую начальственную глупость до полного абсурда и тем выставляющим на посмешище того, кому не может сказать прямо: «Дурак!» Вот это и есть «швейковина», в сущности, ирония, при которой говорят совсем иное, чем думают. В чешской же истории, увы, предостаточно эпох, когда лучше было не говорить то, что думаешь…

Одну из таких эпох я прекрасно помню. Она началась в августе 1968-го, когда по просьбе государственных и партийных деятелей Чехословакии наши и другие братские войска вошли в союзную, тогда единую, но несколько странно себя поведшую страну. Тех государственных и партийных деятелей, кстати, так с тех пор и не нашли: они и в 1968-м не признавались, а уж теперь-то и подавно не признаются. Это тогда дало повод для шутки:

— Что советские войска так задержались у нас?

— А ищут деятелей, которые их пригласили. Невежливо, знаете ли, уходить, не поблагодарив…

Потом началась «нормализация», в ходе которой каждый свободный квадратный миллиметр страны был заклеен идейно выдержанными плакатами. Среди них выделялась цитата из речи первого коммунистического президента тов. Готвальда: «С Советским Союзом — навеки!» Лозунг нашел отклик в сердцах широких масс. Они часто его повторяли. С небольшим добавлением: «И ни секунды больше!»

Но это был, так сказать, «юмор между своими». Коварная «швейковина» подстерегала чужих. Чаще всего — наших сограждан. Наших, правда, чего винить? Мало кто из них представлял все, что произошло — и происходит, — иначе, чем пел единый хор радио, телевидения и газет. И многим было странно, что кто-то может думать иначе. Для того мы и пишем эти строки, чтобы, прочитав их, наши земляки не попадали впросак, причем не только в Чехии. Видя правильные плакаты, слыша правильные речи и — к тому же — не всегда будучи тактичными, земляки наши иной раз такое лепили…

К примеру, убедившись, что многие чешские слова звучат и значат почти то же, что и русские, а понимать надписи мешает латинский шрифт, который почему-то многие из наших читали на английский лад, можно было посоветовать чехам:

— Вам бы надо русскими буквами писать!

На что следовал ответ:

— Ой, как хорошо бы было! — начинал один чех.

А второй подхватывал:

— Даже просто начать говорить по-русски!

— Но это сразу трудно. Наверное, сначала мы перейдем на украинский, он нам чуть легче.

— А может, и вы на украинский перейдете? И у нас будет один язык.

Спорил с этим разве самый тупой; до остальных доходило, что над ними смеются.

А в одном районном центре, увешенном плакатами, на главной площади стоял стенд. «Вовремя пришли!» — так на казенном языке выказывалась благодарность за август 1968-го. Мое внимание привлекло письмо в самом центре. Написали его «дембели».

«Мы, из Сибири, Вологды, с Урала, сегодня уезжаем. Но помните: можем вернуться в любой момент!» Далее следовал примерно такой же текст, написанный наивными ребятами. А потом — стихотворение из тех, что пишут вдембельский альбом:

И оно было тут же переведено и красивым крупным шрифтом напечатано. Только слово «шалман» перевели как «бардак».

Помните одну из самых смешных программ советского телевидения — «Кабачок 13 стульев»? Действующие лица именовали друг друга «пани» и «пан», а все потому, что все содержание передачи было заимствовано из польских юмористических журналов.

Шутки и ситуации были нам доступны, проблемы социалистического общества — бытовые прежде всего — были общими, а то, что выходило за эти рамки, не попадало в «Кабачок».