Святослав Бэлза
ПИТОМЕЦ МОРЯ СМЕЛЫЙ

Очерк
Художник А. Кретов
Торжество открытия Царскосельского лицея состоялось 19 октября 1811 года. В тот день на церемонии представления Александру I воспитанников «нового святилища наук», удивительно похожих один на другого в парадных синих мундирчиках с красными воротниками, наряду с именами Пушкина, Кюхельбекера, Дельвига, Пущина прозвучало в напряженной тишине также имя Федора Матюшкина.
Одногодок Пушкина, он родился в Германии, в Штутгарте, где его отец был советником в русском посольстве. После скоропостижной смерти мужа мать Матюшкина, Анна Богдановна, переехала в Москву. Здесь Федор получил начальное образование в университетском пансионе, а после успешной сдачи вступительного экзамена попал в число двадцати девяти отроков, составивших первый — уникальный — набор Царскосельского лицея.
Почти каждый из членов шумной и озорной лицейской общины награждался каким-нибудь шутливым прозвищем. У Матюшкина их было два — Федернелке и Плыть Хочется. В общежитии лицеистов на четвертом этаже дворцового флигеля ему отвели двенадцатую комнату. Соседнюю «келью» занимал Иван Пущин. В № 14 обитал Александр Пушкин — он же Француз или Обезьяна С Тигром. А в комнате № 38, напротив Матюшкина, жил Вильгельм Кюхельбекер.
Склонности и намерения лицеистов определились довольно быстро. С самого начала было ясно, кто, подобно Горчакову, пойдет по линии дипломатической службы, кто — по литературной части, кто — в департамент министерства народного просвещения; «иной, под кивер спрятав ум, уже в воинственном наряде гусарской саблею махнул»… О Федернелке все знали, что он не помышляет ни о славе сочинителя, ни о карьере дипломата, а мечтает стать моряком. С упоением зачитывался он имевшимися в лицейской библиотеке записками о далеких странствиях И. Крузенштерна и Ю. Лисянского, Н. Хвостова и Г. Давыдова, В. Головнина и других русских морских офицеров.
Осуществлению его мечты содействовал директор Лицея Е. А. Энгельгардт. Когда шестилетний курс обучения лицеистов подходил к концу, он начал хлопоты с целью добиться разрешения Матюшкину участвовать в «кругоземном вояже», затевавшемся В. М. Головниным. Вскоре после выпускного акта, состоявшегося 9 июня 1817 года, такое разрешение для новоиспеченного «коллежского секретаря» было получено.
От имени товарищей Матюшкина торжественно напутствовал сочиненной им «пиэсой» Кюхельбекер — милый, застенчивый Кюхля, излюбленная мишень лицейских остряков:
Скоро, Матюшкин, с тобой разлучит нас шумное море:
Челн окрыленный помчит счастье твое по волнам!
Юные ты племена на брегах отдаленной чужбины,
Дикость узришь, простоту, мужество первых времен…
Рев и боренье стихии, и вёдро, и ужасы встретишь,
Но не забудешь друзей! нашей мольбою храним, —
Ты не нарушишь обетов святых, о Матюшкин! в отчизну
Прежнюю к братьям любовь с прежней душой принесешь!
Непосредственно от Пушкина получил Федор подробнейшие наставления, как ему надлежит вести «журнал» путешествия — без многословия, но тщательно фиксируя все примечательные события и описывая впечатления от природы и встреч с иноземными племенами.
Эпоху русских кругосветных путешествий открыли в 1803 году — ровно столетие спустя после основания Петербурга — И. Крузенштерн и Ю. Лисянский. Вслед за тем еще трижды пронесли русские корабли бело-голубой андреевский флаг вокруг земного шара. Пятое путешествие поручено было возглавить капитан}^ второго ранга Василию Михайловичу Головнину, широко известному к тому времени благодаря драматическому плаванию на «Диане» и появившейся в результате этого плавания книге «Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 18J2 и 1813 годах, с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе».
В «славный день Бородина» (память о нем была еще у всех свежа) — 26 августа 1817 года шлюп «Камчатка» покинул кронштадтский рейд, унося на борту восемнадцатилетнего волонтера Федора Матюшкина, определенного в должность гардемарина. Всего каких-то два с половиной месяца назад, бродя по благостным аллеям царскосельского парка, «коллежский секретарь» лишь робко надеялся на возможность подобного счастья, и вот теперь Кронштадт исчезал за кормой.
Читать дальше