Вячеслав Пальман: На суше и на море 1979

Озера ледникового происхождения, небольшие по размерам, но глубокие, с берегами сухими, ярко-луговыми, нередко с лесом, подступающим к самой воде, еще больше украшают местность Вода в них чистая и смирная, она не подтопляет берегов и полей, дружит с лесом. Тут чаще всего стоят раскидистые дубы, тяжелые, спокойные, вечные, как стояли они и до постройки Санкт-Петербурга, до шумного заселения пригородов и всей Ижорской возвышенности.

К великому счастью, некоторые дубравы благополучно пережили тяжкие годы войны, исковеркавшие тихий озерный северо-запад, и вошли в наше время непорушенными и величавыми.

Одна из таких дубрав притеняет пруды в трехстах шагах от дома, где в далеком прошлом жили предки Пушкина с материнской стороны — Абрам Петрович и Иван Абрамович Ганнибалы. Среди вековых дубов здесь сохранилось и несколько патриархов более чем трехсотлетнего возраста, а возле одного из долгожителей врос в землю многотонный, временем сглаженный валун едва не в человеческий рост вышиной. Близ этого камня заботливые люди поставили простую скамью, будто бы стоявшую здесь — по рассказам прадедов — и в самом начале девятнадцатого века, когда юный Пушкин навещал деда и сиживал тут в одиночестве или с матерью Надеждой Осиповной, сестрой Ольгой, с няней Ариной Родионовной.

От дома Ганнибалов, многократно перестроенного, до деревни Кобрино рукой подать. Не заметить эту деревушку просто нельзя.

В ряду немногих домов, протянувшихся вдоль шоссе, стоит одна низенькая двухоконная избушка, сложенная из толстых, почерневших от времени бревен. За хаткой дворик, поленница, сарай, кусты смородины, густая тень от дуплистых ветел. Они стоят вокруг, как охранители былого, — толстые, гнутые, с изломанными ветками старики.

Домик Арины Родионовны…

Благодатная грусть охватывает человека возле этого места, В памяти всплывают с детства знакомые строки: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя…» Уже признанный, знаменитый, Александр Сергеевич писал своим петербургским друзьям:

Старый дом глядит на шумное шоссе нежилыми темными окошками. Не скрипнет половица в его сенях. Не откроется низкая дверь. И никто не возьмет из поленницы оберемок березовых дров. Все в прошлом…

Но это прошлое — наше и с нами. И от этого, конечно, теплей на сердце.

Если поехать но шоссе от Кобрино через станцию Сиверская на запад, то по пути можно встретить голубой, довольно глубокий пруд, а вокруг него старый запущенный парк, скорее похожий на простой лес в окружении покатых полей с пшеницей и клеверами, и тут вам непременно скажут название: Извара. Та самая Извара, где жил великий русский художник Николай Константинович Рерих? Да, та самая. В имении отца со странным индусским названием он провел детские и юношеские годы. Отсюда ушел по старым русским городам, когда задуман цикл картин «Древняя Русь» или, как он сам написал позже, когда решил «прикоснуться к неотпитой чаше — полному целебному источнику». К старине, откуда все мы, наш характер и устремления.

Немало вот таких памятных, очень красивых мест разбросано по Ижорской возвышенности. Пейзажи естественной красоты повсюду сочетаются с возделанными нолями и посаженными лесами, словом, с творением рук человеческих, благодатно изменивших первобытность природы без всякого ущерба для нее. Здесь жили Шишкин, Крамской, Рылеев. Здесь бывали Достоевский, Куприн, великие писатели — наши современники. Но не только художнику или поэту природная краса способна внушить непреходящую любовь к родному краю. Любому человеку, умеющему удивляться! Всматриваясь в свежую синюю даль с холма над прудом в Изваре, Рерих выразил свое мироощущение просто и точно, сказав, что «великое общение с природой как-то освящает человека». И сам он остался с родной природой в сердце на всю долгую жизнь. Он очень любил свою Извару, старую Русь, свою великую Родину.

Ранней осенью ландшафты Ижорской возвышенности золотятся, играют всеми оттенками благородного цвета, согревают не только сентябрьское сонное небо, но и душу человека. Мастерица-природа щедро разбросала по лугам, полям и перелескам самые цветистые травы, самые лучшие, благородные деревья. Земля расцветает, начиная с голубенькой пролески и дубравной ветреницы еще в апреле, сверкает красками все лето, а осенью поражает взгляд багрово-красными листьями необлетевшего боярышника и гроздьями рябины в поредевшем лесу. В пору бабьего лета, которое случается на Ижоре довольно долгим, лес прямо-таки разгорается, пламенеет и не спешит в безветрии сбросить лист со своих уставших ветвей. Как изящны и грустно-прекрасны в эту пору осинники, липы и клены на фоне черно-зеленых елей! Как нежно, исподволь начинает золотиться береза — сперва желтой прядью, потом веточкой, кокетливо наброшенной на зеленую прическу кроны, пока, наконец, не вспыхнет вся, удивит золотым светом перед самым концом, чтобы и в белой оголенности ее могли мы вспомнить зимой красу доброго истинно-русского дерева.