Фернан Пинто - Странствия

Дядя короля, обращаясь с татарским послом почти как с равным, поднял татарина с земли и провел его по очень длинному залу до двери, находившейся в противоположном конце. В ответ на троекратный стук послышался вопрос: кто пришедший и чего он хочет, — на что последовал ответ, что, по обычаю давнишней дружбы, к ним прибыл посол великого татарского Шинарау, дабы посетить Прешау Гимиана {225} 225 Прешау Гимиан… — По всей вероятности, Пинто имеет в виду номинального короля Вьетнама Ле Чанг Тонга (1533–1548), а не фактического правителя Вьетнама в 40-х годах Чинь Киема (1539–1569). , коего все татары почитают хозяином голов их. После этого ответа обе створки дверей распахнулись, и шествие двинулось в следующий зал. Впереди всех выступал принц, держа за руку татарского посла, немного позади них другой посол с начальником дворцовой охраны, а за ними уже вся их свита, по трое в ряд. Пройдя этот покой, в котором никого, кроме стоящих на коленях телохранителей с алебардами, не было, мы вошли в гораздо больший и более роскошный зал, называемый нагантилей, где увидели шестьдесят четыре бронзовых и девятнадцать серебряных статуй с железными цепями на шеях. Последнее вызвало наше удивление, и мы спросили, что это должно означать, тогда один из орепо, или священнослужитель, присутствовавший при этом, сказал нам, что поразившие нас изваяния суть восемьдесят три божества тинокоухов, которые были отобраны у последних в их большом храме королем Каушеншины, ибо то, что принесло королю всего больше славы и чем он особенно гордился, было торжество над божествами неприятеля, которых он взял в плен и привез сюда для вящего уничижения. А когда мы спросили, почему на них цепи, нам ответили, что, когда король прибудет в столицу свою Узанге, куда он сейчас направляется, он прикажет волочить их на этих цепях по улицам в знак своей победы над ними.

Пройдя этот зал с истуканами, мы вошли в следующий, где увидели множество весьма красивых женщин, сидевших вдоль стен; одни из них были заняты рукодельем, другие играли на музыкальных инструментах и пели, зрелище это было очень приятно. В следующем зале, у входа в который стояли вместо привратников шесть женщин с серебряными булавами, находился сам король в окружении пожилых мужчин; их было немного, кроме них здесь были девушки, певшие под сопровождение музыкальных инструментов, на которых играли молодые женщины. Король восседал на возвышении, к которому вели восемь ступеней и которое напоминало алтарь, покрытый шатром, опирающимся на балясины. И шатер и балясины были все покрыты золотыми пластинками.

Вокруг шатра стояли на коленях шесть мальчиков, держащих в руках скипетры, а немного поодаль стояла женщина уже в летах, на шее у которой висели четки из крупных зерен, время от времени опахивавшая короля опахалом; последнему могло быть лет тридцать пять, он был красив, глаза имел большие, холеную русую бороду, лицо суровое, черты значительные и внушающие нам мысль о величии государства и всего прочего, что он представлял.

Когда послы вошли в этот зал, они трижды простерлись перед королем; после третьего раза каушеншинский посол так и не поднялся с земли, а татарский подошел к возвышению и, взойдя на первую его ступень, произнес громким голосом, так что все его услышали:

— O otinao cor valirate, prechan compano — силы земные и дыхание всевышнего, создавшего все, да процветет естество твоего величия, дабы в течение тысячи лет сандалии твои являлись волосами всех королей и ты костями и плотью своею уподобился великому властелину серебряных гор, по повелению и от имели которого прибыл я посетить тебя, как ты можешь удостовериться, взглянув на его ханскую печать.

Король с радостным выражением лица посмотрел на посла и ответил:

— Да принесет солнце сладостным теплом своих лучей согласие желаний повелителя твоего и моих, дабы дружба наша продолжалась до последнего всплеска моря и господь, даровавшей мир нашим двум народам, был восславлен вовеки.

На что все вельможи, находившиеся в зале, ответили:

— Да дарует нам это тот, кто порождает и день и ночь.

После чего женщины снова взялись за инструменты, а король, поднявшись со своего места и собираясь удалиться в свои покои, произнес:

— Я прочту письмо брата своего Шинарау и отвечу на него так, чтобы ты был доволен и радостным от меня уехал.

Посол, ничего не говоря, снова простерся перед королем и трижды положил голову на ступень, на которой он перед этим стоял. Между тем начальник дворцовой охраны взял его за руку и отвел в дом, где он прожил тринадцать дней, вплоть до того времени, когда король уехал в Узанге.