Жюль Верн - Михаил Строгов

Действительно, на переезд через Ишим было потрачено два часа, и это привело Михаила Строгова в отчаяние, тем более что от перевозчиков он узнал о татарском нашествии весьма тревожные новости.

Вот о чем шла речь.

В южных землях Тобольской губернии по обоим берегам нижнего течения Ишима уже сновали лазутчики Феофар-хана. Под прямой угрозой находился Омск. Поговаривали о стычке между сибирскими и татарскими войсками на границе с Великой киргизской ордой — стычке не в пользу русских, у которых оказалось там слишком мало сил. Отсюда — их отступление и, как следствие, всеобщий исход крестьян из губернии. Рассказывали об ужасных жестокостях, чинимых захватчиками, — грабежах, кражах, поджогах, убийствах. Таково было татарское понятие о войне. И при подходе передовых отрядов Феофар-хана население разбегалось в разные стороны. Так что теперь, когда поселки и деревушки пустели, Михаил Строгов более всего боялся остаться без средств передвижения. И поэтому очень спешил добраться до Омска. Быть может, при выезде из этого города ему удастся опередить татарских дозорных, спускавшихся долиной Иртыша, и вновь выбраться на дорогу, свободную до самого Иркутска.

Как раз вблизи мест, где тарантас только что перебрался через реку, заканчивались сооружения, которые у военных известны как «ишимская цепь», — цепь деревянных башен и фортов, протянувшаяся от южной границы Сибири верст на четыреста (427 километров). В свое время здесь размещались казацкие отряды, и тогда эти башни и форты использовались для защиты края как от киргизов, так и от татар. Позднее московское правительство сочло, что отношения с ордами налажены. Форты были заброшены и утратили свои боевые качества как раз теперь, когда могли бы оказаться весьма полезными. От большей части этих укреплений захватчики оставили одни пепелища, и те клубы дыма, что столбом поднимались над южной частью горизонта и на которые перевозчики обратили внимание Михаила Строгова, свидетельствовали о приближении татарских передовых частей.

Как только паром высадил упряжку с тарантасом на правый берег Ишима, лошади вновь бешено понеслись по степной дороге.

Было семь часов вечера. Небо обложили густые тучи. Они уже не раз проливались грозовым дождем, пыль прибивало к земле и дорога становилась плотнее.

С момента выезда из Ишима Михаил Строгов не проронил ни слова. Однако по-прежнему следил, чтобы эта гонка без отдыха и срока не слишком утомляла Надю, хотя та и не жаловалась. Девушке хотелось, чтобы у лошадей выросли крылья. Она все отчетливее понимала, что достичь Иркутска ее спутник спешит даже больше, чем она сама, а до цели оставалось еще так много верст!

Ей приходила в голову и другая мысль: если Омск захвачен татарами, то матери Николая Корпанова, живущей в этом городе, грозит опасность, и это должно страшно тревожить ее сына. Этим полностью объяснялось нетерпение, с каким он спешил ее увидеть.

Вот почему в какой-то момент Надя сочла нужным поговорить с ним о старой Марфе, об одиночестве, которое ожидало ее среди этих мрачных событий.

— Ты после начала нашествия никаких известий о матери не получал?

— Никаких, Надя. Последнее ее письмо написано два месяца назад, но в нем были добрые вести. Марфа очень сильная женщина, храбрая сибирячка. Несмотря на возраст, полностью сохранила ясность ума и силу духа. Умеет переносить страдания.

— Я непременно навещу ее, братец, — с живостью отозвалась Надя. — Раз уж ты называешь меня сестрой, значит, Марфе я дочь!

И так как Михаил Строгов не отвечал, добавила:

— А может, твоей матери удалось все же выехать из Омска?

— Такое возможно, — ответил Михаил Строгов, — и я даже надеюсь, что она добралась до Тобольска. Татарский ад [62] [62] Игра слов: le Tartare — это и «татарин», и «ад». (Примеч. перев.) она на дух не переносит. Она знает степь, ничего не боится, и я очень желал бы, чтоб она, взяв свой посох, спустилась вниз долиной Иртыша. Во всей провинции нет места, которого бы она не знала. Сколько уж раз она с моим старым отцом прошла весь этот край из конца в конец, и сколько раз, еще ребенком, я сопровождал их в странствиях по сибирской пустыне! Да, Надя, я надеюсь, что матушка успела покинуть Омск!

— И когда ты с нею увидишься?

— Я увижусь с ней… по возвращении.

— Но ведь, если твоя матушка в Омске, у тебя найдется часок — зайти обнять ее?

— Я не зайду обнять ее!

— Ты не повидаешься с ней?

— Нет, Надя!… — ответил Михаил Строгов и тяжело вздохнул, понимая, что больше не в силах отвечать на вопросы девушки.