Жюль Верн - Михаил Строгов

Вот почему, когда Василий Федоров узнал о неожиданном прибытии царского гонца, у него возникло предчувствие, что тот может что-то сообщить ему о дочери. Надежда эта была, скорее всего, химерическая, но он крепко за нее держался. А вдруг этот посланец побывал в плену в то же время, что и Надя?

Василий Федоров разыскал Ивана Огарева, который, пользуясь случаем, общался с майором каждый день. Уж не рассчитывал ли отступник найти единомышленника? Не по себе ли судил он о людях? Не считал ли, что русский человек, пусть даже политический ссыльный, может оказаться настолько низок, чтобы предать родину?

Как бы там ни было, Иван Огарев с притворной поспешностью ответил на обращение бедного отца. И тот уже на следующий день после прибытия мнимого гонца отправился во дворец генерал-губернатора. Там он поведал Огареву о тех обстоятельствах, при которых его дочери пришлось выехать из Европейской России, и рассказал о своих теперешних беспокойствах.

Нади Иван Огарев не знал, хотя и встречался с нею на ишимской почтовой станции в тот день, когда она была там вместе с Михаилом Строговым. Но тогда он обратил, на нее не больше внимания, чем на двух журналистов, находившихся на станции в это же время. И поэтому сообщить Василию Федорову каких-либо сведений о его дочери он не мог.

— А когда ваша дочь должна была выехать из России? — спросил Иван Огарев.

— Примерно в то же время, что и вы, — ответил Василий Федоров.

— Я выехал из Москвы пятнадцатого июля.

— В это же время должна была выехать из Москвы и Надя. В ее письме прямо так и сказано.

— Значит, в Москве она была пятнадцатого июля? — переспросил Иван Огарев.

— Да, как раз этого числа.

— Ну что ж!… — задумался Иван Огарев.

Потом, спохватившись, сказал:

— Нет, я ошибся… Я чуть не перепутал числа, — добавил он. — К несчастью, слишком велика вероятность, что ваша дочь успела пересечь границу, и вам остается надеяться лишь на то, что, узнав о татарском нашествии, она не поехала дальше!

Василий Федоров опустил голову. Он знал Надю и вполне отдавал себе отчет, что если она приняла решение ехать, то ничто не могло остановить ее.

Итак, безо всякого повода, Иван Огарев совершил поистине жестокий поступок. Ведь он мог одним-единственным словом успокоить Василия Федорова. Хотя Надя, при известных читателю обстоятельствах, действительно пересекла сибирскую границу, Василий Федоров, сличив дату пребывания дочери в Нижнем Новгороде с датой указа, запрещавшего выезд из города, пришел бы, естественно, к единственному заключению: Наде беды нашествия не угрожают, ибо она, вопреки своему желанию, все еще находится на европейской территории империи.

Однако Иван Огарев, следуя своей природе — природе человека, которого чужие страдания волновать уже не могли, хотя и мог произнести это слово, но… не произнес.

Василий Федоров ушел с разбитым сердцем. После этого разговора он утратил последнюю надежду.

В последующие два дня — 3 и 4 октября — Великий князь несколько раз вызывал к себе мнимого Михаила Строгова и просил повторить все, что тот слышал в императорском кабинете Нового дворца. Заранее приготовившийся ко всем возможным вопросам, Иван Огарев отвечал без колебаний. Он намеренно не скрывал, что для царского правительства нашествие было совершенно неожиданным, что мятеж готовился в полнейшей тайне, что к тому моменту, когда новость дошла до Москвы, татары уже вышли на линию Оби и, наконец, что в русских губерниях не были готовы для отправки в Сибирь войск, достаточных для отражения нашествия.

Совершенно свободный в своих перемещениях, Иван Огарев изучал Иркутск, интересовался состоянием его укреплений, их слабыми местами, — чтобы воспользоваться своими наблюдениями впоследствии, если в силу каких-либо обстоятельств предательство оказалось бы невозможным. Его особое внимание привлекли ворота на Большой улице — их он и намеревался распахнуть перед осаждавшими.

Дважды по вечерам выходил он на площадку перед этими воротами. Прогуливался по ней, не боясь подставить себя под выстрелы осаждающих, чьи передовые посты находились не далее чем в версте от укреплений. Он знал, что стрелять не будут, более того — что его должны искать. Он успел заметить тень, проскользнувшую к самому подножию земляной насыпи.

Это Сангарра, рискуя жизнью, пыталась связаться с Иваном Огаревым.

Между прочим, вот уже два дня, как осажденные наслаждались покоем, от которого с начала татарской осады успели основательно отвыкнуть.