Тахир Шах - В поисках копей царя Соломона

Не медля ни секунды, Кефла извлек из складок накидки нож и перерезал ремни, удерживающие блоки соли. Животное билось в агонии, и его крики превратились в пронзительный визг.

Остальные погонщики навалились на верблюдицу, стараясь удержать ее, а Кефла быстро осмотрел животное. Правая передняя нога была сломана. Начальник каравана поднял нож и прижал его к шее верблюдицы. « Бисмиплах, ар-рахман ар-рахим , во имя Аллаха, всемилостивого и милосердного», — воскликнул он.

Одним быстрым движением Кефла перерезал яремную вену животного. Кровь брызнула из раны. Верблюдица взбрыкнула ногами в предсмертной агонии, глаза ее закатились, пасть приоткрылась. Через несколько секунд она уже была мертва.

Кефла стоял над тушей с залитым кровью ножом. Глаза его были наполнены слезами. Он закрыл лицо ладонью, а затем вытер краем накидки. Я нисколько не удивился, увидев плачущего данакила. Он потерял друга. Пока остальные погонщики снимали вьюки с верблюдов, Кефла отошел в сторону, чтобы побыть одному.

НА разделку туши верблюдицы ушел весь вечер. Погонщики работали слаженно, отделяя мясо от скелета, выпуская жидкость из горба, удаляя внутренности и извлекая костный мозг из костей. Впервые за все время Кефла предоставил выполнять всю работу другим. Верблюдица была его любимицей. Он купил ее еще маленьким верблюжонком, и они проделывали этот путь вместе сотни раз. Остальные сочувствовали горю Кефлы. Кто-то расстелил для него матрас, но он лишь присел на корточки, отказываясь лечь. В воздухе стоял запах жареного мяса его любимой верблюдицы.

Последний раз я ел верблюжатину в Иорданской пустыне, где мясо тушили в молоке и подавали с ароматным рисом. Это блюдо называется менсаф, и бедуины готовят его во время священного месяца рамадан, когда днем мусульмане должны соблюдать пост. Трапеза начинается каждый вечер после захода солнца. Тогда мясо было сочным и нежным. Мясо верблюдицы из Афара оказалось совсем не таким — жесткое и жилистое, как будто долгие переходы через пустыню пропитали его солью и лишили всех соков.

В тот вечер мы долго не ложились. Все мясо и ливер были приготовлены на костре, и многое съедено. Остатки на следующее утро сложили в холщовый мешок и погрузили на спину замыкавшего караван верблюда. Соляные блоки погибшей верблюдицы распределили между остальными животными.

Самсон встал рано утром, чтобы почитать Библию. На него, как и на меня, смерть верблюдицы и реакция Кефлы Мохаммеда произвели огромное впечатление. Я издали наблюдал, как начальник каравана связал две палки и воткнул их в расщелину, куда попала нога верблюда. Это был знак, предупреждавший других об опасности, а также дань памяти погибшему животному.

Утром мы задержались и тронулись в путь только после восьми часов. Движение каравана замедлилось, и я спросил Самсона, не кажется ли ему, что мы приближаемся к месту назначения.

Он не стал ничего выяснять, но, подмигнув, заявил, что чувствует запах цивилизации.

Четыре часа спустя, перебравшись через гряду холмов, мы увидели на горизонте скопление домов. Приблизившись, мы стали различать людей, коз и даже автомобили. Кефла махнул рукой в сторону видневшегося вдалеке поселка.

— Это Квиа. Вечером будем в Мекеле.

Я чуть не подпрыгнул от радости. Новизна ощущений от путешествия с караваном верблюдов по Афару давно прошла. Я похлопал Самсона по спине и пообещал побаловать его самой мягкой постелью и самым роскошным ужином, какие только может предложить столица Тигрея.

Самсон улыбнулся, и на его щеках появились ямочки, но прежде чем он успел мне ответить, к нам подошел Кефла.

— Мы продадим часть соли в Квиа, — сообщил он. — Здесь хороший рынок.

Вскоре караван уже брел по пыльным улицам маленького городка. Здесь верблюды выглядели несколько неуклюжими. Они были чужими в городе — точно так же как автомобиль был чужим в пустыне Данакил.

Мы прямиком направились к рынку, где торговля была в самом разгаре. Здесь мы увидели обычный ассортимент из зеленых пластиковых ведер, пирамид грязных бутылок, полиэтиленовых пакетов, поношенной одежды, старого инструмента, зерна и мяса. Женщины торговались в продуктовых рядах, а их дети рылись в грудах старой одежды — у них это занятие заменяло рассматривание витрин.