Владимир Мальцев - Пещера мечты. Пещера судьбы

Спелеологи, ставящие базовый лагерь на поверхности, совершенно лишены этого совершенно необыкновенного ощущения возврата в мир подлунный, от которого за две-три недели человек успевает отвыкнуть практически полностью. Даже если спускаться в пещеру на несколько дней с мобильными штурмовыми лагерями, нить, связывающая человека с внешним миром, не рвется. Как нельзя прочувствовать всю прелесть пещеры, сходив в нее на день большой толпой, так и нельзя ощутить всю прелесть выхода на поверхность, не пожив в пещере. Именно пожив, причем именно на стационарном лагере, оборудованном с максимально возможным комфортом и начавшем восприниматься домом.

Среди всевозможных путешественников это поразительное ощущение достается только спелеологам. Ни в море, ни даже в космосе, нет такой полной оторванности от всего привычного, и, следовательно, такой степени отвыкания от всего. Когда после недели под землей человек весь следующий месяц, проснувшись ночью, начинает, не открывая глаз, хлопать вокруг ладонью в поисках своего фонаря, а проснувшись утром, искренне удивляется яркому свету и тончайшим запахам. А привычка, докурив сигарету, положить окурок в карман вместо поисков урны, остается на годы.

Пещера — мир мягкий и малоконтрастный. Поразительно красивый, поразительно спокойный, но — совершенно лишенный острых ощущений и резких переходов. Мир, в котором действующим лицом являешься только ты. В котором не нужно искать себе место. Оно есть всегда, и ты с поразительной гармонией в этот мир вписываешься. Мир, практически ничем не похожий на нормальный, что и дает совершенно потрясающий контраст при выходе.

У многих спелеологов есть глубокое подозрение, что в основе всяких восточных сказок про пещеру Али-Бабы лежат именно ранние исследования Хашм-Ойика, достоверно известного в те времена и служившего основой для многих и многих легенд и слухов. Хоть это и недоказуемо, но, по всей видимости, так и есть. Но вот удивительно: в этих сказках прекрасно опознается реальная пещера, но ни в одной из них совершенно не пропечаталось того, что она делает с человеком — насколько она обостряет все чувства и меняет все мироощущение. А если подумать, так эта тема для фольклорного творчества и богатая, и очень мало разработанная.

Я всегда предпочитаю строить высепуливание не несколькими длинными ходками, а множеством коротких. Для того чтобы не размазать во времени момент выхода на поверхность, когда уже на последних метрах галереи со всех сторон наваливаются запахи, от которых просто дуреешь, когда от ослепительно яркого света становится больно глазам, а уши слышат шелест листвы на одиноком дереве метрах в ста от входа. А на самой поверхности встречает мягкая волна жары, причем той жары, которая не выдавливает из тела пот, а просто ласкает кожу, и заставляет немедленно снять комбез, и вообще расстаться со всей одеждой, набравшейся пота и пещерной пыли. Впрочем, природа на выдумки богата, и пару раз наверху встречала вовсе не жара, а сплошной снежный покров, что не менее забавно, особенно в пустыне.

Пожалуй, изо всех путешественников нечто подобное, хотя явно менее выраженное, описал только Тур Хейердал в своем «Путешествии на Кон-Тики». Контраста между реалиями путешествия и реалиями жизни на островах там конечно, гораздо меньше, но одно безусловное сходство с нашей ситуацией есть. Это — то, что состав экспедиции, несмотря на наличие основательной физической нагрузки, лишен изнуряющей работы, а также ограничен в подвижности. И прибывает на место в великолепной физической и психологической форме.

После нескольких недель подземной жизни тело набирает такую натренированность, что наверху, когда есть, где развернуться, происходит невероятный выброс энергии. Хочется лазить по вертикальным стенкам каньона, играть в футбол, словом одолевает тот самый кураж, который и придает особую прелесть жизни. К вечеру, когда багаж вчерне освобожден от подземной пыли и частично упакован, кураж достигает наивысшей точки. И начинается пугание мурмулей.

Мурмули — понятие глубокое и тонкое, и обозначает оно особую категорию туристов. Тех, кто на самом деле практически не интересуется природой, не имеет чувства туристского коллективизма, но имеет соображения, что надо «быть не хуже других». И мотаются такие по знаменитым местам толпами порой немеряными. Исходно понятие мурмульства связывалось чуть ли не исключительно с прибалтийскими туристами, монополизировавшими на территории СССР эту разновидность туризма в середине восьмидесятых. Собственно, само слово «мурмуль» происходит именно оттуда. Это какое-то прибалтийское, по-моему, эстонское, ругательство, используемое чуть ли не в половине оных групп в качестве обращения друг к другу. Означает оно что-то типа козла вонючего, но суть отнюдь не в этом. И, безусловно, не в прибалтах — типично мурмульские команды несколько позже появились и у всех прочих народностей, причем в не меньших количествах, а подчас и даже в больших. Если в восемьдесят пятом году можно было держать пари, что встреченная банда мурмулей — из Риги или Таллина, то уже в девяностом — что из Владивостока или Новосибирска.