Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски

То ли насолили ей эти самые одинокие мужчины. А может быть, в прошлой земной жизни Синильге не хватило мужской любви и тепла, и поэтому она не хочет навсегда покинуть этот мир.

Те же самые шаманы, которые следили за ограничением свободы действий Синильги, в случае необходимости особыми заклинаниями и определёнными ритмами ритуального бубна – непременного атрибута шаманской деятельности – вызывали её из потустороннего мира на помощь. То есть от неё в определённых случаях и дозированных количествах бывал не только вред, но и ощутимая польза, как, например, от змеиного яда.

Беспрестанно зализывая рану, пёс немного приостановил хлеставшую из неё кровь и подошёл к хозяину. Тот потерял сознание и молча, неподвижно лежал на спине, придавленный медведем. Лайка беспомощно бегала вокруг постепенно застывавшего красного пятна, состоящего из крови и растопленного снега, время от времени, облизывая свои раны, и не знала, что ей делать дальше.

Никто и никогда не учил её, как нужно поступать в такой ситуации, тем более что она никогда в ней и не оказывалась. В нескольких километрах от места поединка стояли чумы эвенкийского стойбища. Каким-то шестым чувством, а может быть обострившимся в критической ситуации обонянием, собака нашла эту человеческую стоянку. Израненная, окровавленная, сама чуть живая, лайка вышла к людям.

Она крутилась возле чумов, скулила и, увидев очередного человека, начинала движение в тайгу назад по своему, отмеченному кровавыми каплями следу, как бы приглашая пойти за ней. Тунгусы всю жизнь проводили с собаками и знали их повадки. Они видели раны лайки и поняли, что собака участвовала в страшной схватке, и зовёт их к своему, по-видимому, беспомощному хозяину. Здесь знали поимённо не только всех обитателей края в радиусе нескольких десятков километров, но и почти всех собак, по крайней мере, самых выдающихся из них. Эту собаку – «Барона» и её хозяина – Никиту тунгусы и местные русские жители знали «как облупленных». Несколько мужчин решили пойти за ней.

Короткий зимний день уже закончился, и над полянкой висел изогнутый, узкий, с размытыми из-за морозного воздуха краями, но яркий серп луны, холодным мертвенно-синим светом освещавший арену дневного сражения.

Безжизненный свет полумесяца подчёркивал трагизм открывшейся эвенкам кровавой картины последствий смертельного поединка великана-охотника с громадным бурым медведем. Никита с медведем лежали в центре ледяного круга, состоящего из смеси их застывшей крови с растопленным снегом, в свете луны казавшегося тёмно – синим.

Люди решили, что оба – и зверь, и человек – мертвы. Оттащив медвежью тушу с тела Никиты, они принялись искать признаки жизни в охотнике, но не нашли их: не почувствовали его дыхания, не нащупали пульса. С тунгусами пришёл старик-шаман.

Он долго придирчиво осматривал человека, наконец, приказал молодым мужчинам достать Никиту из кровавого льда и отвезти к нему в чум. Тунгусам пришлось долбить ледяную смесь, чтобы стало возможным поднять охотника, положить его на две пары лыж и везти к шаману.

Раненый охотник © иллюстрация Ольги Бедрицкой

Несколько месяцев, до самой весны неграмотный шаман лечил Никиту какими-то снадобьями собственного приготовления, отварами трав и мазями. Ему помогало железное природное здоровье охотника. И всё равно, только через месяц Никита ненадолго начал приходить в сознание. Он был очень слаб, его приходилось кормить и поить из ложечки. Долго охотник ничего не мог вспомнить: ни кто он такой, ни, что с ним случилось, ни про схватку с медведем. Тем более он не знал, да и не мог знать, где он сейчас находится, и как здесь оказался. Он довольно долго пролежал на снегу, успел вмёрзнуть в кровавый лёд и сильно переохладился. Было очень странным само его возвращение к жизни, так что временная потеря памяти не удивила его лекаря.