Борис Громов - Поход «Седова»

Свежее морозное утро встречает нас радостной вестью. Мы достигли архипелага Земли Франца Иосифа и находимся на 80° северной широты, у острова Гукера.

Медленно, ощупью, ежеминутно промеряя глубину, приближается «Седов» к берегу. Дальше итти нельзя, ибо дно неизвестно, и мы рискуем сесть на мель. С грохотом ползет вниз ржавая змея якорной цепи. Сверху в машинное отделение летит распоряжение: «стоп». Ледокол остановился.

О. Ю. Шмидт выбирает команду, которая на шлюпках поедет на берег. Со скрипом спускаются в воду вместительные морские боты, а за ними по узкому шторм-трапу (веревочной лестнице) участники экспедиции.

— Раз, два, дружно! — тяжелые весла ловко врезаются в волны, и окрыленная лодка, прыгая на гребнях, медленно пробирается к берегу.

Вот и земля. Ноги, привыкшие к качке, уже усвоившие своеобразную растопыренную и ковыляющую походку, с радостью ощущают твердую опору.

Надо несколько суток быть в океане, надо пережить шторм, качку, надо болезненно, ежеминутно знать, хотеть землю, чтобы почувствовать всю радость вступления на берег. Суетливый оператор Новицкий не выдерживает, прыгает в воду, чтобы успеть заснять прибытие правительственной экспедиции на остров.

Суровый полярный север предстал в своей неприветливой, скудной яркими красками красоте. Седой туман густыми хлопьями висит на выветренных выступах тысячелетних гор, в ложбинах и уступах которых смелыми мазками вкраплены блестящие пятна искрящегося миллионами солнечных брызг снега. Огромная ледяная река — глетчер — закинула свои устья к самому океану, волны которого с упорной настойчивостью размывают вековую толщу, подготовляя будущие ледяные крепости — айсберги.

У подножья отвесного ската — дикий хаос из камней и обломков скал, гигантской рукой разбросанных по всему отлогому побережью. Мертвая тишина. После стуков машин, грохота цепей она кажется особенно подчеркнутой. Лишь беспокойная чайка, встревоженная неожиданным визитом, с истерическими криками вьется над лодкой, да с ледников, весело журча, несут свои прозрачные кристаллические воды звонкие весенние ручьи.

Цветы — здесь в царстве стужи, в стране буранов и великого холода — нежные, лимонно-желтые бутоны, целые полянки желтых венчиков, скромно приютившихся к подножьям скал на фоне дикой, неприветливой природы. Этот резкий контраст воистину производит ошеломляющее впечатление.

Быстро обходим побережье в поисках подходящего места, обнаруживаем поляны темно-красного водянистого моха и массу выброшенных на берег полусгнивших желтых водорослей.

Проф. Самойлович и географ Иванов не теряют времени даром. С молотками в руках они взбираются на крутые отвесные скалы, отбивают кусочки камней и бережно укладывают в заплечные мешки.

— Это очень редкие экспонаты, — говорит мне Самойлович, — ведь, о строении Земли Франца Иосифа у нас почти ничего неизвестно.

А между тем, капитан уже волнуется, нервно поглядывает на горизонт, на завуаленный дымкой тумана ледокол, по случаю торжественного дня разукрашенный флагами. Надо торопиться. Коварный ветер, сдвигая льды, готовит очередную ловушку.

В 13 час. 30 мин. на огромном холме, господствующем над окружающей местностью, состоялось торжество — один из красивейших моментов экспедиции. Вокруг флагштока, обнажив головы, выстроились представители далекого Союза, с огромным напряжением и волей, сквозь туманы и вьюги, доставившие красное знамя Советской республики.

Четко, отрывисто бросает Шмидт в воздух исторические слова: «В силу данных мне полномочий, об’являю Землю Франца Иосифа территорией СССР», слова, покрываемые залпом салюта и восторженными криками «ура».

Взлетев на конец мачты пышным алым бутоном, распускается знамя великого Союза. Земля Франца Иосифа, ожидающая другого, понятного, близкого каждому пролетарию наименования, стала нашей.

Надо сказать, что тот флаг, который мы так торжественно подняли на острове Гукера, имеет свою, чрезвычайно любопытную историю. В Ленинграде, на вокзале, перед от’ездом Самойловича в Архангельск, к нему подошла неизвестная женщина и просила принять от нее белый пакет. На вопрос Самойловича, что в этом пакете, женщина ответила просьбой вскрыть его лишь тогда, когда поезд отойдет от станции. Оказалось, что это было знамя — большой красный стяг, с вышитой надписью: «Скромный вклад неизвестной женщины в великое дело».