Борис Громов - Поход «Седова»

— Да, ребятки, придется вам получить первое морское крещение, штормяга будет солидный. Ну, да не унывайте. Авось, ветер скоро окончится, и тогда мы пойдем по спокойной воде.

На палубе матросы поспешно закрывают брезентами люки, накрепко канатами завязывают бревна и бочки. Ледокол приготовился к бою.

Мы летим в открытом, бурливом океане. Тяжелые свинцовые облака свесились с неба. Широкие валы, огромные водяные горы неожиданно вырастают перед носом судна. Ледокол то зарывается в белоснежную пену, то тяжело взлетает высоко вверх. Весь горизонт заполнен отвесными грядами волн, с блестящими барашками на гребнях.

Вы представляете себе, что такое шторм в море?

Ну, прежде всего, надо вам сказать, что вы оказываетесь совершенно беспомощными, чувствуете, что бороться со стихией нет сил и что ничего лучшего не остается, как положиться на «волю волн».

Покорно, безропотно, с каким-то отупением переносите вы приступы морской болезни, причем все рекомендованные вам на берегу «патентованные» средства, как-то: лимон, сельтерская вода, оказываются не в состоянии помочь вашему горю. Человек пьянеет, хотя он, может быть, и ярый враг алкоголя. Шатаясь, ударяясь о перегородки, теряя равновесие, нескладно ковыляя ногами, которые вдруг неожиданно одеревянели, пробираетесь по длинным коридорам к каюте, чтобы немедленно лечь на койку, обвязать себя для крепости веревкой и попробовать задремать.

Но ваша хитрость напрасна. С тяжелым вздохом пароход вдруг ложится набок, маленький иллюминатор оказывается погруженным в бледно-изумрудную воду, и вы с ужасом наблюдаете бешеный танец чемоданов, тарелок, ваших сапог, с остервенением летающих по грязному, мокрому полу.

А в это время с палубы несется пронзительный концерт 13 ездовых лаек, взятых для нужд будущей колонии: их заливают раз’яренные волны.

Бедные умные псы, мокрые, дрожащие от холодного, пронизывающего ветра, они так жалобно заглядывают вам в глаза с просьбой немедленно прекратить этот неожиданный ледяной душ.

Но что я могу сделать? Я сам моментально промокаю до нитки и позорно спастись за крепкую дверь кают-компании.

Маленькая крестьянская лошаденка, волею событий оторванная от сохи и попавшая на ледокол, с перекосившимися от ужаса безумными глазами глядит на гигантские водяные горы, врывающиеся на палубу. Только пять коров — будущее свежее мясо колонии — слишком глупы, чтобы осознать события. Втиснутые в узкий загон, меланхолично, с какой-то упорной тупостью они продолжают пережевывать сено.

Все, как мыши, трусливо попрятались по своим конурам. Только спокойные, «видавшие виды» матросы, ловко лавируя меж закрепленных ящиков и бочек, неслышно скользят по падубе, с обезьяньей ловкостью карабкаются в паутине снастей да маленький неугомонный «торопыга» оператор Новицкий, растопырившись у своего аппарата «Эклер», в исступлении вертит ручку кино.

— Смотри! Совершенно исключительные кадры, — радостно-возбужденно кричит он мне. — В Москве на просмотре вся публика заболеет морской болезнью.

Нас штормило два дня. Два дня пассажиры не показывались за общим столом, на радость старшему механику, старику Шиповальникову, который в эти дни чувствовал особенный прилив аппетита и поедал обеды за троих.

А потом вдруг волны утихли. Яркими лучами брызнуло солнце, и в океане наступил штиль. Но погода на севере меняется с быстротой киноленты. Уже на следующий день мы попали в полосу густого тумана. Мороз. Трудно представить, что в данную минуту в Москве тепло, возможно — жара. С полюса дует сильный сквозняк, словно, забыли закрыть гигантскую форточку.

— Скоро достигнем кромки, — авторитетно заявил капитан. — Холод и туманы — верные предвестники льда.

И правда. Уже к вечеру, переливаясь зеленовато-голубой окраской, мимо нас пронеслись огромные ледяные крепости — айсберги. А на рассвете Воронин обнаружил и долгожданную кромку.

Сначала на горизонте появились мелкие льдинки, потом «Седов» вошел в разрозненный лед, который, по мере продвижения к северу, становился все плотнее и плотнее. К 10 часам вечера продвигаться вперед уже стало затруднительно. Перед ледоколом появились огромные ледяные поля с темными прорехами — полыньями. Под напором стального тарана — носа ледокола — лед дает длинные, извилистые трещины; гигантские блестящие глыбы с шумом переворачиваются в бурном водовороте. С каждым шагом продвигаться к северу становится все труднее.