Василий Песков - Белые сны

Родился Старик на Чукотке, в доме охотника. Снег и лед с самого детства. Но там и лес был. Летишь в упряжке мимо темной лесной стены. Выстрелы. Пахучий костер. Оленье мясо. Сон на снегу. И снова бег по бугристому снегу, крик: «Улю-лю-лю-лю!..» Он скоро нашел свое место в упряжке. Был он сильным и умным. Охотник быстро понял, кого будет слушать упряжка, и поставил Старика вожаком. Тогда у него было другое имя. Какое? Теперь он не помнит. Он помнит: к охотнику пришел человек. Повесил около двери шубу с чужими и незнакомыми запахами. Долго горела лампа. Охотник не хотел продавать вожака: что за охотник без хорошей собаки!

И все-таки люди договорились.

После дороги по незнакомым местам вожак увидел стаю чужих, таких же рослых собак. Он и тут нашел себе место. Это стоило страшной раны около шеи. Но соперник остался лежать на снегу. А потом стаю подтолкнули по лесенке к двери странного сооружения с отвратительным запахом. То был самолет, и он полетел. Первый раз вожак узнал тошноту. Потом прошло. Вся стая робко сидела возле окошек.

«Ах, какие умницы, сидят как будто всю жизнь летали», – сказал молодой штурман и кинул крайней собаке юколу. Откуда штурману было знать, что нельзя одной собаке бросать юколу. Полетела шерсть в самолете. Стая свалилась в один ком возле двери летчиков. Если бы не вожак, разметавший зубами озверевшую стаю, штурман не увидел бы больше своей любимой невесты.

«Спасибо, старик. Ты молодец!» – говорил штурман, поглаживая искусанного пса. С тех пор появилось новое имя – Старик.

В Калининград привезли из Архангельска бородатого каюра. Он был самым знаменитым каюром на Севере. В «Огоньке» на обложке была его фотография. Семьдесят лет. Зубы целы все до единого. Шустрый. И голос такой, что шерсть поднимается на загривке: «Улю-лю-лю-лю-ю-ю!..»

Каюр сразу оценил Старика: «Да, это собака…» Плыли на пароходе. Жара. Качка. Тысячи незнакомых запахов. А потом снег. Чужой снег. Ни одного следа – ни оленя, ни соболя. Антарктида…

Еду Старику приносят всегда вовремя. Облизав чашку, он глядит в открытую дверь. Снизу ему видно пингвинью шкуру, которую банщик вывесил для просушки, видно край айсберга и синеватую гусеницу вездехода. Еда клонит ко сну. Старик кладет голову на передние лапы и закрывает глаза.

Вездеход в Антарктиде оказался удобней собак. Это сразу поняли. Пятьдесят лаек оказались без дела. Лишь иногда каюр выносил легкие нарты, и собаки везли гидрологов мерить лед. Однажды упряжка сорвалась с ледяного обрыва. Люди соскочили, собак и сани удержать было нельзя. Высота обрыва сорок метров – стая убавилась почти вполовину. Но работы и тридцати собакам не находилось. От безделья, понятное дело, начались шалости. Умный Старик сразу понял: пингвинов трогать не надо. А которые не поняли, тех давно уже нет. Остались только собаки, у которых была особая дружба с людьми. Прекрасные были псы! Старик всех помнит.

Взять хоть Пирата. Умница! В драке глаз потерял. Ну, за собачью честь можно и глаз потерять. Очень любили Пирата. Жил он постоянно в шестнадцатом доме, у механиков-авиаторов. Утром вездеход отправляется к самолетам – Пират сидит на первой скамейке. Самолет опустился – первым в двери влетает Пират. С полосы один не уйдет – только вместе со всеми. Бывают дни: люди еле идут, от усталости валятся. И пес еле стоит. В какой-то день комендант задержал Пирата в поселке. Прислали человека с аэродрома: «Давай Пирата – работа не клеится…»

Все понимал пес. Доктор Барашков однажды заметил клочья собачьей шерсти: «Это что? Чтоб следа собачьего не было в комнате!» А каково выпроваживать пса под лестницу, если мороз под сорок и ветер такой, что каждую шерстинку пересчитает. Жалели Пирата. Однако, упаси Бог, доктор Барашков узнает – приговор такой же, как за пингвинов. Понял ситуацию пес. Заходил только ночью. Ляжет около двери, погреется, а гимн заиграет, поднимается и тихо уходит.

Доктора Барашкова знали все до единой собаки. Выходит доктор из санчасти или поднимается по лестнице из столовой – псы врассыпную. Доктор был молодой, любопытный. Постигал науку. Интересно знать ему было, как собаки прижились в Антарктиде. Ловил и делал уколы. А кому, скажите, приятны уколы?

Когда авиаторы погрузились, чтобы отправляться домой, Пират единственным глазом глядел на палубу корабля и первый раз в жизни печально завыл.

Люди из новой экспедиции ласково к нему относились. Но пес заскучал, стал рассеянным и однажды в пургу не успел выскочить из-под гусениц вездехода.