Дмитрий Горюнов - Возвращение в Африку

Сгорая от зависти, на другой день после полудня, когда стих ветер, мы сами отправились на рыбалку. От мысли ловить с плота пришлось отказаться: не только махать спиннингом, но и просто стоять на расползающихся под ногами стволах мы могли, лишь опираясь на все четыре конечности. А если на блесну попадет стофунтовый окунь? Справились насчет крокодилов. «Можете смело заходить в воду, в этом месте крокодилов нет, всех давно перебили, Крупные экземпляры сохранились лишь на островах». На мыс нас проводил седой мальчишка эль-моло. Пробираясь меж камней, мы увидели на галечном пляже крокодила длиной метра в четыре, гревшегося на солнце. Мы даже не успели как следует заснять его, как, почуяв опасность, он поднялся на лапы, неуклюже спустился в воду и скрылся в глубине.

Небольшие блесны едва перелетали прибрежную отмель, и поклевок не было. Хорошо хотя бы по колено зайти в воду. А крокодил? Но что может остановить истинного рыболова! Блесна уходит за отмель, где чувствуется глубина. Вскоре я ощутил сильный удар, удилище согнулось, и через несколько минут на берегу переваливалась солидная рыбина. Хотя добыча не шла ни в какое сравнение с экземпляром, пойманным накануне, теперь мои весы «сработали», зафиксировав 12 фунтов; запеченный в углях окунь обеспечил всю компанию отличным ужином.

На следующий день, когда, отыскав грузила, снова отправились рыбачить на косу, нам суждено было стать свидетелем зрелища, которое, уверен, редко кому из европейцев довелось видеть. С десяток молодых мужчин эль-моло, вооруженных гарпунами и камнями, отрезав путь крокодилу, легкомысленно выползшему греться на старое место, протыкали его гарпунами, забрасывая камнями. Вокруг охотников, торжествующе вопя во все горло, носился седой мальчишка — наш вчерашний проводник: он, как можно было догадаться, и привел мужчин к пляжу, где мы накануне видели рептилию. Добив крокодила, от драгоценной шкуры которого остались одни клочья, охотники, подняв и взвалив на плечи добычу, пошли с песней в деревню.

Кажется, что на берегу озера Рудольф попадаешь в каменный век. В деревне эль-моло люди почти не знают одежды, живут в примитивных тростниковых хижинах, похожих на копны соломы, рыбья кость заменяет женщинам иглу…

Каменный век! Но ведь эль-моло не живут изолированно от двадцатого века с его социальными и техническими революциями. Воины из племени боран, совершавшие набеги и отбиравшие скот у эль-моло, пользовались огнестрельным оружием. Рядом с плотами эль-моло на берегу стоит современный изящной обтекаемой формы ярко окрашенный бот, принадлежащий одному чиновнику из Найроби; раз в год чиновник на два-три дня прилетает ловить рыбу и охотиться на крокодилов; в остальное время бот бездействует. Вблизи сгоревшего кемпинга сохранилась взлетно-посадочная полоса, и сюда несколько раз прилетали на самолетах иностранные туристы. Эль-моло начинают смутно понимать, что, помимо их жизни среди дикой природы с ее суровыми законами, тяжелым трудом, изнурительными болезнями, но зато «полной свободы» делать что хочешь, плыть и идти куда хочешь, есть другая жизнь — удобная, веселая, обеспеченная. Сталкиваясь лишь с внешней стороной этой «другой жизни», догадываются ли эль-моло, что ей свойственны жестокие законы конкуренции, соперничества, неравенства, господства и богатства одних, подчинения, несвободы и нищеты других?

Беседуя со стариками эль-моло, мы спрашивали, часто ли им приходится видеть иностранцев и что они думают о самолетах, моторных лодках, автомобилях, электричестве. Старики долго не могли понять вопроса, потом оживленно заговорили меж собой. Затем один из них сказал: «Каждому свое».

Меня эта фраза потрясла потому, что я на всю жизнь запомнил прочитанное тридцать пять лет назад на воротах гитлеровского лагеря смерти в Бухенвальде изречение: «Каждому свое». Создатели фашистских концлагерей хорошо понимали, что смирение убивает надежду…

Одно время многие не сомневались, что крохотное племя обречено на вымирание: истощенные, страдающие от постоянного недоедания и однообразия пищи женщины оказывались слишком слабыми, чтобы рожать и кормить детей, а девушки из других народов — самбуру и туркана — не желали идти замуж за юношей эль-моло — по их мнению, эль-моло жалкие бедняки. Постепенно, однако, сначала за выкуп, а потом и по любви невесты из соседних многочисленных и жизнеспособных народов стали вступать в брак с молодыми рыбаками эль-моло. Смешанных браков стало больше, когда туркана и самбуру также стали промышлять рыбной ловлей и смогли оценить искусство, бесстрашие и трудолюбие эль-моло.