Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет

Уэйнман Диксон — гражданский инженер, в то время работавший на строительстве где-то возле Великой пирамиды, — случайно обнаружил эти трубы, когда из простого любопытства обследовал Комнату царицы. Он заметил на стене небольшую трещину и обратил внимание на то, что в этом месте стена гулко отзывалась на стук, словно за ней была пустота. Он начал долбить стену и в пяти дюймах от поверхности обнаружил вход в шахту. А затем точно таким же способом отыскал и второй ствол на противоположной стене. Обе шахты пронизывали пирамиду насквозь: этот факт был доказан позже при помощи зондов, которые пришлось вытянуть на расстояние почти двухсот футов.

Я вернулся в горизонтальный коридор и дошел до его пересечения с Большой галереей. А затем последовали сто пятьдесят футов медленного восхождения к вершине галереи вдоль ее оснащенных «скамейками» стен. Во время подъема я ощутил легкую слабость — следствие трехдневного поста, но остановился на несколько секунд передохнуть, только когда достиг трехфутовой высоты ступени, отмечавшей конец подъема. Эта ступень была сооружена как раз на вертикальной оси пирамиды. Несколько шагов через Вестибюль, вынужденный поклон перед установленной в пазах боковых стен гранитной глыбой, замыкающей выход из этого горизонтального помещения, и я очутился в самом знаменитом внутреннем сооружении пирамиды — в ее Царской комнате.

И здесь погребальная теория была «похоронена» стараниями двух вентиляционных труб, толщиной примерно в девять квадратных дюймов каждая. Их входящие в комнату устья не запечатывались, в отличие от Комнаты царицы, но были наглухо забиты каменной крошкой, так что полковнику Вайзу пришлось расчищать их, когда он решил выяснить предназначение этих стволов. И есть все основания полагать, что засыпаны они были как раз в то время, когда были замурованы и спрятаны все прочие внутренние каналы и переходы в надземной части пирамиды.

Я осветил фонарем голые стены и плоский потолок и в очередной раз подивился той ювелирной точности, с которой эти громадные отполированные гранитные блоки были подогнаны друг к другу, после чего приступил к неспешному обходу стен, тщательно изучая каждый отдельный камень. Чтобы изготовить такие блоки, привезенные из Сиены розоватые глыбы приходилось распиливать пополам. Стены и пол комнаты были покрыты шрамами, оставленными искателями сокровищ в их бесплодных стараниях. Возле восточной стены исчезли несколько плит, и на их месте была насыпана каменная крошка, а глубокая прямоугольная яма с северо-западной стороны так и осталась незаполненной. Продолговатый грубый каменный блок, некогда составлявший часть пола и заполнявший эту яму, стоял теперь возле стены, где его оставили, должно быть, раннесредневековые арабы. А параллельно ему, на расстоянии всего лишь нескольких дюймов, стоял ровный, напоминающий гроб ящик без крышки — единственный предмет в этой пустой комнате. Он был строго ориентирован с севера на юг.

Вынутый из пола каменный блок был в этой комнате самым удобным сидением, и я уселся на него, скрестив ноги, как турецкий портной, решив провести на нем остаток ночи.

Справа от себя я положил шляпу, куртку и ботинки, а слева пристроил все еще зажженный фонарик, флягу-термос с горячим чаем, пару бутылок с охлажденной водой, блокнот и свою паркеровскую авторучку. В последний раз я обвел взглядом комнату, в последний раз осмотрел стоящий неподалеку мраморный сундук и погасил фонарь.

На всякий случай я положил свой мощный электрический фонарь рядом, чтобы в случае необходимости мгновенно осветить всю комнату.

Быстрое погружение в кромешную тьму настроило меня на ожидание всевозможных сюрпризов, которые могла принести с собой ночь. Единственное, что мне оставалось делать в столь неординарной ситуации, это ждать… ждать… и ждать.

Минуты медленно ползли одна за другой, но мне довольно быстро удалось «ощутить» особенную, весьма своеобразную атмосферу, присущую Царской комнате — атмосферу, которую я мог бы назвать «психической». Я намеренно старался сделать свое сознание как можно более восприимчивым, а чувства — пассивными, чтобы уловить любое сверхор-динарное проявление, если бы оно в действительности имело здесь место. Но мне не хотелось также, чтобы личные предчувствия и предубеждения каким-то образом могли повлиять на восприятие всего того, что могло прийти ко мне из сфер, недоступных пяти обычным физическим чувствам. Одну за другой я отбрасывал роящиеся в голове мысли, пока мой разум не погрузился в полудрему.