Люциан Воляновский: Почта в Никогда-Никогда

На авиалиниях сотрудничают люди разных рас и национальностей, ведь воздушный океан соединяет все народы.

Я встретил стюардессу-польку в английском самолете; американец держал штурвал, когда я летел в Факфак на Новой Гвинее, а пан Стефан Рохович, ведущий свое происхождение от северных славян, представляет в Польше индийские авиалинии.

Однако попытаемся сохранить известную очередность событий. Правда, я прибыл в Австралию на борту устаревшего реактивного самолета, который «тащился» со скоростью меньше тысячи километров в час; все-таки это был самолет.

Некто Северин Кожелинский оставил нам «Описание путешествия в Австралию и пребывания там же с 1852 по 1856 год» (издано в Варшаве в 1954 году), из которого ты можешь узнать, как путешествовали в те времена. Кожелинский ездил на золотые прииски. Он видел там людей, которые приготовили крепкие сундучки, обитые жестью, для хранения золотого песка. Потом оказывалось, что весь их трехлетний заработок свободно может поместиться в кармане, сундучок же служил им лишь для храпения крупы или соли, или заменял столик…

21 июля 1852 года в Ливерпуле Кожелинский поднялся на борт «Великой Британии», с гордостью информируя нас о том, что это самое большое пассажирское судно, какое только бороздило волны в то время. Мы узнали, что этот четырехмачтовый пароход имел машину мощностью пятьсот лошадиных сил и вмещал до трех тысяч бочек груза.

Когда ты окажешься на аэродроме и услышишь монотонные сообщения на нескольких языках об отправлении твоего самолета, — пород лицом этого механизированного чуда, лишенного всякой романтики, — попробуй представить себе, как в старину прощались с родными берегами пароходы.

«В два часа пополудни матросы, — пишет Кожелинский, — поднимая якорь, затянули песню, которую они обычно поют, отправляясь в дальнее плавание. Внутри корабля в шести топках, как в аду, запылал огонь, из труб повалил дым, зашумел пар, начали подниматься огромные якоря, плавучая громадина задрожала, и винт заработал. Корабль мало-помалу начал продвигаться вперед, а следовавшие за ним четыре обычных парохода рядом с нашим чудовищем выглядели, как дети, окружившие мать. На всех судах гремела музыка: нарядные дамы и мужчины провожали родных, друзей или знакомых. Пароходы находились рядом с нами, пока мы не вышли в открытое море. На нашем корабле загрохотали пушки. Троекратным «ура», поднятием и опусканием флага «Великая Британия» прощалась с портом Ливерпуль. В одно мгновение все суда, стоящие в порту, покрылись флажками, загремели залпы береговых батарей, а воздух сотрясли приветственные возгласы многотысячной толпы, и тысячи платочков затрепетали по обеим сторонам канала.

В первый день на корабле живешь в настоящем хаосе — канаты, ящики, коробки и тюки еще разбросаны. Пассажиры несут в каюты все самое необходимое для путешествия, а багаж матросы опускают в трюм. Многие еще не знают, где их места, а есть и такие, которые хотя и знают, но никак не попадут туда, потому что, прощаясь с друзьями, слишком близко познакомились с бутылкой. Кто-то из пассажиров вздыхает, кто-то плачет, кричат дети, все слоняются, толкаются… Лучше всего сразу лечь спать, так как усталость дает себя знать, а утро вечера мудренее…»

Возможно, так же как и господин Кожелинский, ты будешь путешествовать в самом дешевом классе, но с голоду ты не умрешь: ведь современные авиакомпании, конкурируя между собой, стремятся выиграть борьбу, закармливая привязанных к креслам пассажиров. На каждом аэродроме грузятся замороженные продукты, которые затем попадают на подносы и в желудки путешественников.

Кожелинский же сообщает, что на корабле в его третьем классе «едят ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы удержать душу в теле. Паровые суда имеют лишь то преимущество, что но надо самим готовить, тогда как, напротив, на парусных пассажиры из третьего класса и с мест, называемых steerage [1] Палубные пассажирские места (англ.). — Прим. пер. , получают питание сухим пайком и только по доброй воле поваров допускаются к плите».

Твой самолет, наверное, будет лететь так высоко, что землю можно будет увидеть — как уже и в мои времена — только на телевизионном экране. Разглядывание пассажиров — тоже развлечение и, как видно из описания Кожелинского, было развлечением и в его время.

«…Был еще сын богатого фабриканта из Йоркшира. Из-за сердечной привязанности к любого рода жидкости, которая давала ему основание подозревать, что в ней заключена хоть капля алкоголя, он был удален отцом в ссылку под присмотром надежного слуги. Этот достойный юноша не обходил своим вниманием ни одной посудины, украшенной этикеткой, однако самые нежные его чувства вызывала круглая плоская квартовая фляга, обшитая кожей. Когда она появлялась, весь окружающий мир исчезал для него. Он улыбался ей, разговаривал с ней, до тех пор пока оба, нежно обнявшись, не валились на палубу. Четверо матросов относили их в каюту, где они до утра почивали. На следующий день «друзья» вновь появлялись на палубе».