Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

Да, гопников на пышных грязных улицах было полно, я такой прекрасной аутентичной гопоты нигде не встречал и чувствовал себя совершенно как в кино.

То есть все же могут наши города отличаться друг от друга, если захотят.

Хотя я, летя в Ростов, надеялся все же не на такое отличие.

С режиссером-документалистом Павлом Костомаровым (как оператор он снимал, например, игровые фильмы «Как я провел этим летом» и «Пока ночь не разлучит») я познакомился годом спустя, в Петербурге, в здании знаменитых Двенадцати коллегий Петербургского университета, – на открытии киноклуба фестиваля «Послание к человеку».

Нынешний ренессанс российского документального кино – это такой же результат работы российской матрицы 2000-х, как и провал игрового. Большое игровое кино провалилось, потому что, грубо говоря, там требуется за деньги Родину любить, да еще и приносить прибыль. А документальное кино, где никаких денег нет, но где свободы залейся, взлетело как раз на бесплатной любви – к своей работе, к своему герою, к эксперименту (потому что, когда денег нет, поневоле приходится экспериментировать с новыми, финансово малозатратными, техниками).

В общем, посмотрев костомаровские «Дикий пляж. Жар нежных» и «Я тебя люблю», я уже вполне был в Павла влюблен. А познакомившись и посмотрев на открытии клуба «Мать», втюрился вообще по уши. Особенно после того, как Костомарова спросили, отчего это он снимает фильмы про одну гопоту и быдло, а он ответил:

– Ну, а герои Достоевского-то были кто? В ваших категориях получается – сплошное быдло и гопота…

Теги: Олег Дерипаска, Дуглас Томпкинс и прочие экобароны. – Байкал как бурятское исключение в русском единообразии. – О ребятах и свинятах.

Мизантропия охватывает, как только кончается асфальт, и автобус, захлебываясь и прихрамывая на все колеса, начинает семенить по прибайкайльской грунтовке. На западной стороне Байкала асфальт кончается после Хурай-Нура и Ялга-Узура (а вы думали, здесь все исконно русское, здесь русский дух?! – держи карман шире: здесь разноцветные ленточки на столбах и деревьях, и бурятские юрты, и харчевни с буззами-позами, то бишь вариацией мантов-хинкали-пельменей, и вообще другая земля).

Зато здесь есть горы в снегах и предгорья, холмы, распадки, земные складки, хребты окаменевших драконов – и все это в бриллиантовой россыпи щедро разбросанных бутылок, банок, пластмассового дерьма. И если Байкал не загажен так мощно, как загажена на любом километре трасса M10 Москва – Петербург, то только потому, что Байкал в длину – это почти расстояние от Петербурга до Москвы, а плотность машин и народа другая.

«Зачем, о господи, они гадят под себя?!» – вот о чем думаешь, когда за холмами начинает угадываться великое пресное море. А когда море Байкал появляется, ты на какое-то время думать перестаешь.

Я немало поколесил по великой равнине, что начинается за Бугом и бежит, запнувшись на Урале, до Тихого океана и которая во многом определяет характер обитателей. Главное свойство русской равнины – одинаковость. Что Омск, что Томск. Хрущев и Брежнев скучными типовыми домами не столько формировали ментальность, сколько отражали. Россия – всюду стриженный под ноль новобранец, застывший перед старшиной. К разрекламированным исключениям относишься настороженно, боясь разочарований.

Так вот: Байкал – исключение из исключений. Меня он потряс. Дело не в размере. Размер ограничен взглядом (от горизонта до горизонта), и в этом смысле одинакова любая большая вода, а я бывал на больших, в десятки километров, озерах. Дело в том, что Байкалом невозможно разочароваться.

Байкал – это водяная щель среди хоровода рельефа. Местность меняется каждые пару сотен метров, и порой меняется кардинально. Заливы, бухты, острова, камни, косы, скалы. Постоянно новое кино. Похожий трюк можно видеть где-нибудь на Андаманском море, но чтобы внутри России?! Это как если бы вы приехали в Иркутск – а там мультикультурализм, народная демократия, цветут сто цветов, защищены права меньшинств, на улицах демонстрации-шествия, а на телеке нет цензуры. Примерно такое образование и представляет собой в геологическом смысле Байкал. Возможно, и в биологическом. Возле истока Ангары, в местечке Листвянка, из которого местный житель пытается сделать Сочи (в смысле, «коньячок под шашлычок – вкусно очень»), есть музей Байкала. Там в аквариумах живут осетры, омули и сиги, а также нерпа Муся, напоминающая морской буек с ластами. Но главное, там быстро понимаешь, что такое пресловутая «уникальная экосистема Байкала». Что чистота байкальской воды – это результат не отсутствия жизни, а биологической плотности жизни. Что когда сородич Муси откидывает ласты, в дело тут же включаются рачки и креветки-гаммарусы – и все. Вода чиста, ибо вскоре (как нам сказали на полном серьезе) «нет даже костей».