Владимир Санин - Одержимый

– Записал, Никита? – спросил Чернышев. – С этим все ясно. Виктор Сергеич, помните, в ноль часов у нас было десять-одиннадцать забрызгиваний в минуту, а в ноль пятнадцать вы стали фиксировать пять-шесть?

– Да, конечно.

– А почему это произошло, как думаете?

– Может быть, ветер… – с колебанием начал Корсаков.

– Ветер даже усилился, – строго указал Ванчурин. – В ноль пятнадцать было двадцать метров в секунду.

– Я просто снизил скорость хода судна, – сказал Чернышев. – Прием нехитрый, мы его не раз применяли. Но это, конечно, палка о двух концах: на малой скорости в штормовую погоду из зоны обледенения не выберешься.

– Тем не менее зафиксировать это необходимо, – сказал Корсаков. – Попробуем обобщить: основными факторами, влияющими на интенсивность забрызгивания, являются параметры ветра и волнения моря, курсовой угол к фронту волны и ветру, а также скорость, размеры и посадка судна.

– Афористично сказано, – похвалил Чернышев, – заметано. Никита, если не трудно, не в службу, а в дружбу…

– Иду. – Никита поднялся и пошел к двери.

– Куда идешь?

– Но вы же просили меня позвать Птаху, – невозмутимо ответил Никита.

– Вот это фокус! – Чернышев даже растерялся. – Как узнал?

– Секрет фирмы! – Корсаков улыбнулся, гордый успехом своего подшефного

– Подороже продай, Никита.

– Пачку цейлонского чаю, – с детским нетерпением предложил Чернышев. Никита скривил губы. – Две пачки!

– И банку сгущенки, – потребовал Никита.

– Черт с тобой, вымогатель!

– Когда Птаха выходил, – Никита задрал нос и изобразил на лице глубокую работу мысли, – вы сделали жест, словно порывались его задержать, но после секундного колебания отпустили. Следовательно, он зачем-то был вам нужен. А поскольку мы еще не говорили о количестве набранного льда…

– Ну и ну, вот стервец! – хрипя и кашляя, восхитился Чернышев. – А о чем я сейчас про себя подумал, угадаешь?

– Нет ничего проще: вы чертыхнулись по адресу своих голосовых связок.

– Утопить колдуна! – торжественно провозгласил Чернышев. – Не позавидуешь его будущей бесовке: попробуй, дай левака, если тебя насквозь видят.

– Я бы не назвал его будущую жену бесовкой, – с чуть заметной улыбкой сказал Корсаков. – Симпатичная и миловидная девушка.

– Миловидные и есть самые бесовки, – возразил Чернышев. – С виду баба как баба, идет, каблучками стучит, а на самом деле на метле летает.

Чернышев вздохнул, и все заулыбались: не надо было обладать проницательностью Никиты, чтоб угадать, о чем он сейчас подумал. А уж я-то знал точно, что его собственная «бесовка», несмотря на ее интересное положение, не давала ему покоя.

– Звали? – входя за Никитой, спросил Птаха.

– Садись и рассказывай, – предложил Чернышев. – Где и какой лед был? Учти, за каждое соленое словечко – день без берега.

– Тогда я лучше напишу, – ухмыльнулся Птаха. – Что мне, до конца жизни здесь торчать, трам-тарарам?

Птаха рассказал, что сильнее всего обледенели верхняя палуба, борта, такелаж, передняя и боковые стенки надстройки, крылья мостика. По грубому подсчету, всего «Семен Дежнев» набрал тонн тридцать, и, что самое интересное, в разных местах окалывался этот лед по-разному. Лобовая стенка рубки и планширь на бане, покрытые эмалью Баландина, окалывались значительно легче, чем все остальные участки: лед сваливался не кусочками, а целыми пластинами, с одного удара.

– Значит, легче было окалываться? – с торжеством пытал Баландин.

– Раза в два, не меньше, – подтвердил Птаха. – Если б весь пароход такой эмалью покрыть, за два часа бы шутя управились…

Баландин кивал, исключительно довольный.

– … только, – продолжал Птаха, – одна беда: вместе со льдом часть эмали сбивается, снова покрывать нужно.

– Может быть, вы слишком сильно ударяли? – Баландин был слегка обескуражен. – Чем вы сбивали лед?

– Мушкелем, конечно, – ответил Птаха. – Ну, кувалда деревянная.

– Нужно было поделикатней, – подал голос Ерофеев, – пальчиком сковырнуть. А то обрадовались – кувалдой…

– Нам пальчиком нельзя, – уже стоя в дверях, сказал Птаха, – у нас этот… маникюр.

– Что ж, для начала совсем неплохо. – Чернышев с нескрываемым уважением посмотрел на Баландина. – Видимо, эмаль, Илья Михалыч, штука многообещающая. Как она по-научному?

– Кремний-органический полимер с антикоррозийным подслоем, – скромно сообщил Баландин. – Это если коротко.

– Как стихи, – пробормотал Никита. – Так и просится на музыку.