Аманда Гефтер - На лужайке Эйнштейна. Что такое ничто, и где начинается всё

Кризис бесконечных величин был известен среди космологов как «проблема меры» – до странного безобидное название для того, что угрожало разрушить многомировую модель, а вместе с ней и стандартную модель всей космологии. Причина, по которой ученые-космологи верили в модель инфляции и, следовательно, в существование мультивселенной, в первую очередь состояла в том, что эта теория была в состоянии предсказать такие явления, как однородность реликтового излучения и плоская геометрия пространства в пределах нашего горизонта. Но под давлением проблемы меры инфляционная модель начала разрушаться. Теория была вынуждена отказываться от всех своих наиболее успешных предсказаний. Она уже не предсказывала однородность реликтового излучения или плоскую геометрию – она предсказывает сколь угодно неоднородный микроволновый фон реликтового излучения и любую геометрию – и не предлагала никакого способа предсказывать, какими они должны быть.

– Хаотическая теория инфляции полна бесконечностей и отношений бесконечностей, и вполне возможно, что однажды, когда мы научимся обходиться с этими бесконечностями, вся идея перманентной инфляции рухнет, – сказал Сасскинд. – Для меня это настоящая ахиллесова пята. Это меня беспокоит больше всего.

Наконец Сасскинд в шутливой манере предложил наиболее известное возражение Гросса:

– Существует культурная опасность и опасность для самой науки, которая не имеет ничего общего с истинностью или ложностью предположения: если мы поддадимся соблазну антропного принципа, молодые люди перестанут искать математические, рациональные причины явлений. Опасность того, что реальное объяснение будет упускаться из виду, настолько высока, а антропный принцип настолько соблазнителен, что нам лучше сразу отбить охоту думать об этом, – сказал он, и в его голосе звучал сарказм.

– И что на кону? – поинтересовалась я.

– Все, – ответил Гросс. – В своей недавней статье Стивен Вайнберг утверждает, что это одно из чудеснейших превращений «в сокровища морские» [37], какие только переживала фундаментальная наука со времен Эйнштейна. Это, может быть, и чересчур сильно сказано, но я расцениваю происходящее как радикальное изменение направления науки… И вообще у меня есть ощущение, что аргументы пока еще недостаточно сильны; в них дыры, куда ни глянь… Чрезвычайно мощные заявления были сделаны о неизбежности этого вывода, об отсутствии принципов, позволяющих выделить состояние Вселенной в теории струн, но все признают, что мы не знаем, что такое теория струн… У нас нет ни уравнений, ни принципов, ни самой теории, а основывать очень далеко идущие выводы на теории, которая, как все признают, еще не существует, кажется мне весьма опасным.

Теория струн еще не существует? Но Гросс – струнный теоретик.

– И что беспокоит меня больше всего, – продолжал Гросс, – это отсутствие непротиворечивой космологии. Начиная с Эйнштейна фундаментальная физика стала заниматься не только предсказаниями состояния в настоящий момент, но всем пространственно-временным многообразием. Задача физики, как мы узнали из общей теории относительности, представлять, черт возьми, все целиком! Настоящее – в любом случае иллюзия! Одним из самых разочаровывающих аспектов теории струн, которой пока еще нет, заключается в том, что мы до сих пор не знаем, как построить непротиворечивую космологию и что для этого надо… Представить себе подобное радикальное изменение всего горизонта физики, вызванное полным незнанием начальных условий в момент Большого взрыва, построение непротиворечивой космологии… хорошо, пусть у нас в поле зрения есть 10 500 возможных метастабильных состояний, но ведь при этом у нас ноль космологий.

Я пометила в блокноте на будущее: «Почему теория струн не стыкуется с космологией?»

– Как правило, в науке научный принцип тем сильнее, чем больше мы знаем, – продолжал Гросс. – Но со спорами вокруг антропного принципа ситуация противоположная: чем больше мы знаем, тем меньше его сила. Его главная поддержка в невежестве. И я не думаю, что в науке так должно обстоять дело. Я думаю, все рассуждения о нем несколько преждевременны и потому немного опасны. Почему я считаю их опасными? Потому что ради них приходится отказываться от традиционного пути развития, они отвлекают людей от следования в тех направлениях, которые скорее окажутся правильными… Видя, куда движется дело, я склонен сделать совсем другой вывод. По-моему, мы упускаем что-то очень важное. Нам нужна какая-то основа, на которой мы бы могли построить космологию, обсуждать теорию инфляции. Все нынешние споры я бы интерпретировал не как свидетельство сложностей вокруг антропного принципа, а как свидетельство отсутствия чего-то очень важного.