Марлис Штайнер - Гитлер

С точки зрения немцев, это было преимущество, которое они собирались сохранить даже после окончания англо-немецкого конфликта. Французские военнопленные должны были сыграть роль заложников (ст. 20). Французское правительство обязалось выполнять указания оккупационной военной администрации и потребовать от местных властей сотрудничества с ней; все, кто будет продолжать борьбу, должны рассматриваться как партизаны. Обговаривались также финансовые стороны оккупации, возвращение на родину немецких военнопленных и экстрадиция немецких беженцев. Французские сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы должны были демобилизоваться и разоружиться, за исключением нескольких частей для поддержания внутреннего порядка. Наиболее мощным рычагом влияния оставалась для немцев статья 24, согласно которой условия перемирия продолжали действовать до подписания мирного договора. В случае если французская сторона не выполнит взятых на себя обязательств, немецкая сторона имеет право в любой момент денонсировать достигнутые договоренности.

Одним из немногих козырей, которые удалось сохранить французам, оставались колонии, протектораты и подмандатные территории, куда правительство могло переехать, если бы обстановка сделалась невыносимой. Поэтому в интересах Германии было не слишком давить на побежденного противника. Во Франции во многих кругах в этот момент еще питали надежду на заключение приемлемого мира в обозримом будущем. 25 июня состоялось подписание перемирия с Италией – «невероятно простое», – что подогрело эти надежды. «Мир не за горами», – высказался Хунтзигер. Однако изменение обстановки в Европе, опрокинувшее все расчеты Гитлера, и соперничество немецких служб, каждая из которых стремилась урвать свою часть пирога, очень скоро сделали полюбовное соглашение невозможным.

О подписании франко-итальянского перемирия Гитлер услышал по радио 26 июня в 0 часов 35 минут, в своей штаб-квартире в Бельгии. В следующие дни он вместе со своим бывшим унтер-офицером Максом Аманом и еще одним товарищем по прошлой войне побывал в окопах близ Реймса. 28 июня вместе со Шпеером, Гислером и адъютантом вылетел самолетом в Бурже. «Гражданским» лицам пришлось ради такого случая переодеться в серую форму. С 6 до 9 часов утра фюрер, его гости и телохранители на трех «мерседесах» осматривали Париж – Гитлер не хотел сталкиваться с населением. Когда он был в Лилле, какая-то женщина при виде его крикнула на всю улицу: «Дьявол!» Первым делом он велел показать ему Оперу. Здание было иллюминировано, как в дни праздников, но он нашел, что с точки зрения архитектуры венский и дрезденский оперные театры гораздо красивее. Ему захотелось посмотреть на комнату, специально отведенную Наполеону III, но ему объяснили, что она превращена в библиотеку. Затем небольшой кортеж проследовал Елисейскими Полями, в этот час почти пустынными, пересек площадь Мадлен, поразившую его своей величественной простотой, добрался до площади Трокадеро и ненадолго остановился возле Эйфелевой башни. Затем через Триумфальную арку проехали к Дому инвалидов – Гитлер долго стоял перед могилой Наполеона. Пантеон его разочаровал: здесь были только бюсты и ни одной статуи. Площадь Вогезов, Лувр, Дворец правосудия и Сент-Шапель вызвали у него не больше интереса, чем Елисейские Поля, без которых не было бы Рингштрассе в Вене. Церковь Сакре-Кёр поразила его своим уродством. Короткое туристическое турне завершилось в аэропорту в 9 утра. Все же французская столица произвела впечатление на Гитлера. «Париж – это европейский культурный документ», – заявил канцлер.

По возвращении в Брюли-де-Пеш он приказал Шпееру немедленно приниматься за реконструкцию Берлина. Этот город должен стать прекраснее Парижа, который Геббельс называл «жемчужиной цивилизации». 29 июня министр пропаганды на машине отправился в Бельгию, делая остановки в Антверпене, Льеже и Брюсселе. Оттуда через поля недавних сражений – Гент, Ипр, Дюнкерк, Перон, Аррас, Компьень – добрался до Парижа. Его восторгам не было предела – площадь Согласия, площадь Звезды, Дом инвалидов, могила Наполеона… «В глубочайшем волнении. Все-таки это был великий человек». Нотр-Дам, собор Св. Магдалины («странная архитектура для церкви»), Сакре-Кёр («какое разочарование»), Бурбонский дворец («конюшня»), Люксембургский дворец («чуть получше»), набережная Орсэ («вот где творили политику гермонофобы»). Затем – Версаль и Зеркальная галерея, где «Германию однажды приговорили к смерти». Тем не менее «все эти Людовики были великими людьми», Трианон построили как «домик для отдыха. Я бы тоже хотел иметь такой».