Роберт Масси - Николай и Александра

Выйдя из комнаты Вырубовой, Керенский прошел мимо комнаты Жильяра. Полагая, что швейцарец, гражданин республики, друг ему, приветливо кивнул наставнику и сказал: «Все в порядке».

Закончив к этому времени обед, государь и императрица были готовы принять посланника Временного правительства. Проводив гостя в классную комнату, Бенкендорф оставил его у дверей и вошел доложить государю о приходе министра. Затем, распахнув двери, торжественно произнес: «Его Величество ждет вас». Бенкендорф вспоминал эту встречу: «Керенский был возбужден; он не мог стоять спокойно, трогал предметы, лежавшие на столе, походил на человека не в своем уме, говорил бессвязно».

Керенский и сам признавался, что очень нервничал при встрече с императором: «Откровенно говоря, мне было не по себе, когда я впервые встретился с Николаем II. Слишком много ужасного было в прошлом связано с его именем. Проходя одно помещение за другим, я пытался справиться со своим волнением… Когда я вошел в комнату, во мне произошла мгновенная перемена… Вся семья сгруппировалась в беспорядке вокруг маленького столика около окна. Человек среднего роста в военной форме, отделившись, двинулся нерешительно мне навстречу со слабой улыбкой на устах. Это был император… Остановился, как будто колебался, что ему делать. Он не знал, как я поступлю. Должен ли он был принять меня как хозяин дома или же ожидать моего обращения к нему? Протянуть ли руку или ожидать моего поклона?

Я почувствовал его затруднение, как и всей семьи, перед страшным революционером. Я быстро подошел к Николаю II и с улыбкой протянул руку, назвав себя… Он с силой пожал мне руку, улыбнулся и, заметно успокоенный, провел меня к своей семье. Его сын и дочери, поглощенные любопытством, пристально смотрели на меня. Но Александра Федоровна стояла, прямая и строгая, гордая и непримиримая. Она медленно, словно нехотя, протянула мне руку. Я справился о здоровье членов семьи, сказал, что их родственники за границей беспокоятся о них… обещал им без задержек доставлять все известия… Спросил, нет ли каких-либо претензий, хорошо ли держит себя стража, не нуждаются ли они в чем-либо. Я просил их не беспокоиться, не огорчаться и положиться на меня. Они благодарили меня. После этого мы с императором вошли в соседнюю комнату, где я еще раз заверил его, что они в безопасности. К нему вернулось его необыкновенное спокойствие. Он спросил, какова обстановка на фронте и пожелал нам успеха в выполнении нашей трудной задачи».

Описывая события того дня, Керенский ничего не говорит об аресте Анны Вырубовой и Лили Ден. Вырубова же так рассказывает о прощании с государыней: «Императрица сквозь рыдания сказала, указывая на небо: „Там и в Боге мы всегда вместе“. Я почти не помню, как меня оторвали. Волков все повторял: „Анна Александровна, никто – как Бог“. Посмотрев на лица наших палачей, я увидела, что и они в слезах». Обращаясь к Лили, императрица проговорила: «Лили, страдая, мы очищаемся для иной жизни. Это прощание ничего не значит. Мы встретимся в ином мире». Оставив во дворце свою любимую собачку Джемми, Вырубова, упираясь костылями, поковыляла к автомобилю и с трудом села рядом с Лили Ден. «Машина тронулась, навсегда увозя меня из Царского Села, – писала впоследствии Анна Александровна. – Мы с Лили прижались к стеклу, пытаясь разглядеть любимые лица тех, кого мы покидали. В окнах детских стояли государыня и дети: их белые фигуры были едва заметны. День был пасмурный и холодный; у меня кружилась голова от слабости и волнения». Вскоре Лили Ден освободили. Анне Вырубовой предстояло просидеть пять месяцев в холодных казематах Петропавловской крепости.

Шесть дней спустя, 9 апреля, Керенский вернулся в Александровский дворец с целью начать расследование «предательской, прогерманской» политики бывшей императрицы. Он распорядился, чтобы на время следствия государыня была разлучена с супругом, но врачи и фрейлины запротестовали, заметив, что «было бы бесчеловечно разлучать мать с ее больными детьми; тогда он решил применить эту меру в отношении государя», – отметил в дневнике Жильяр. Впредь государь мог видеться с императрицей лишь во время богослужения и за обеденным столом, при условии, «что они будут разговаривать только по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как прислуги при этом не бывает».

Хотя расследование продолжалось восемнадцать дней, оно было поверхностным, и Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных у государя бумаг, понял, по словам Жильяра, что он «чист». Государыню он допрашивал по часу в день. По словам графа Бенкендорфа, Керенский «был вежлив и сдержан. Он спрашивал императрицу относительно роли, которую она играла в политике, о ее вмешательстве в выборы министров и ведение государственных дел. Императрица ответила, что император и она были очень дружной четой, и главную их радость составляла семейная жизнь. У них не было никаких секретов… Так как император был почти всегда на фронте и видел своих министров только с большими промежутками, то он иногда поручал ей передавать им маловажные распоряжения». Бенкендорф впоследствии свидетельствовал, что «ясность и твердость объяснений императрицы поразили министра Керенского. Сама она мне говорила, что у нее не осталось от него дурного впечатления. Она была очень польщена несколькими приятными фразами, которые он сказал ей». Когда министр вышел из комнаты императрицы, он заявил государю: «Ваша супруга не лжет», на что Николай Александрович спокойно ответил: «Это для меня не новость».