Роберт Масси - Николай и Александра

Допрашивая государя, Керенский узнал еще меньше. Он спросил, почему тот так часто менял министров, почему назначил Штюрмера и Протопопова и сместил Сазонова. Прямого ответа Николай II не дал, и Керенский оставил эту тему. Никакой речи об «измене» быть не могло, и Керенский заявил своим коллегам, что императрица тоже предана России.

Со временем отношение министра-социалиста к низложенному царю и его супруге изменилось к лучшему. 25 апреля Жильяр записал: «Отношение Керенского к государю уже не то, что было вначале; он уже не принимает позы судьи… Керенский просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против государя и особенно против государыни». Впоследствии Керенский признался, что все эти недели он находился «под глубоким впечатлением непринужденных и совершенно безыскусственных манер Николая II… Эта естественная простота, придававшая Николаю то редкое обаяние, еще более подчеркивалась его прекрасными глазами, его глубоким, полным грусти взглядом… Нельзя сказать, чтобы к этим беседам он особенно уж стремился, он был вынужден встречаться со мной… однако бывший император никогда не выходил из душевного равновесия и всегда вел себя крайне учтиво». Да и Николай Александрович, отметил впоследствии граф Бенкендорф, проникался все большим доверием к Керенскому. Мнение супруга разделяла и императрица. По словам камердинера Волкова, государыня отзывалась о нем следующим образом: «Он ничего. Он славный человек. С ним можно говорить».

Позднее Николай II так охарактеризовал Керенского: «Это человек, который любит Россию. Как жаль, что я не был знаком с ним раньше, он был бы мне полезен».

Весной сошел снег, и вся семья начала выходить на прогулки в парк. Дождавшись в полукруглом зале дежурного офицера с ключами, члены царской семьи один за другим выходили из дворца. Императрицу везли на кресле-коляске под взглядами праздно слоняющихся солдат. Многие отпускали ядовитые шутки. Иногда дело не ограничивалось одними шутками: однажды, когда государь поехал по аллее на велосипеде, какой-то хулиган сунул в спицы штык. Царь упал, и солдаты радостно заржали. Однако даже с теми, кто оскорблял его, государь был неизменно приветлив. В своей книге Роберт Вильтон приводит такой случай:

«Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда государь положил ему руки на плечи и со слезами на глазах сказал: „Голубчик, за что же?“ Снова отступив на шаг назад, этот господин ответил: „Я из народа. Когда народ вам протягивал руку, вы не приняли ее. Теперь я не подам вам руки“».

Узнав о том, что бывший царь с семьей гуляет под охраной в парке, вдоль ограды собирались толпы зевак. Чернь свистела и осыпала недавних своих повелителей насмешками. Однажды дежурный офицер подошел к государю и попросил его отойти подальше, чтобы не раздражать толпу. Удивленный, Николай Александрович заявил: «Я не боюсь их. Эти честные люди меня совсем не стесняют».

Присутствие солдат с примкнутыми штыками, возможность гулять лишь в уголке парка и, в особенности, оскорбления, которым подвергался отец, – все это тяжело переживал Алексей Николаевич. Привыкший к тому, что к отцу относятся с уважением, цесаревич вспыхивал, когда происходил какой-то инцидент.

Видя, как оскорбляют ее супруга, Александра Федоровна заливалась краской, но язык держала за зубами. В хорошую погоду, разостлав у пруда коврик, она усаживалась на него. Обычно ее окружали любопытствующие солдаты. Однажды, когда находившаяся рядом с императрицей баронесса Буксгевден поднялась, один из солдат, что-то буркнув, занял ее место. «Государыня подвинулась, – писала впоследствии фрейлина, – сделав мне знак молчать, из опасения, что всю семью отправят во дворец и дети лишатся возможности подышать свежим воздухом. Ей показалось, что у солдата доброе лицо, и между ними завязалась беседа. Сначала солдат стал укорять государыню в том, что она „презирает“ народ, что не совершала поездок по России, не желая знать, как живется людям в стране. Императрица спокойно объяснила ему, что когда она была моложе, на руках у нее было пятеро маленьких детей, которых она сама воспитывала, и поэтому путешествовать ей было некогда. Позднее же это стало невозможно из-за ухудшившегося здоровья. Слова эти, по-видимому, подействовали на солдата, и он постепенно смягчился. Он принялся расспрашивать государыню о ее жизни, о детях, об ее отношении к Германии и т. д. Царица без утайки ответила, что родилась немкой, но это было давно. А муж ее и дети русские, теперь и она сама всей душой русская. Из опасения, что солдат станет досаждать императрице, я привела с собой офицера и увидела, что оба с увлечением обсуждают вопросы религии. Когда мы подошли, солдат поднялся и, взяв государыню за руку, проговорил: „Знаете, Александра Федоровна, я совсем иначе думал о вас. Я был о вас превратного мнения“».