Николай Александров: Мы из розыска…

Увеличения явно не хватало. Да и пуговица коричневого цвета, которую можно увидеть у каждого второго на пальто или плаще, вела себя беспокойно. Направишь на нее под нужным углом свет, наведешь увеличительное стекло, а она то повернется, то поедет куда-то по гладкой поверхности стола. Можно подумать, что заводная. А когда все совпало: и свет светил как надо, и пуговица успокоилась, не хватило увеличения. Мала оказалась кратность лупы…

Сама-то пуговица большая, ее и так прекрасно видно, но вот в ее дырочках, кроме обрывков ниток, застряло что-то такое! Какие-то ворсинки разноцветные. Ворсинки — это замечательно! Отлично! Прекрасно! Ворсинки — это очень интересно, это визитная карточка бывшего владельца пуговицы.

Константин положил лупу на краешек стола. «В данном случае воспользуемся микроскопом, — решил он. — Интересные ниточки. Цветные: желтые, зеленые… Вот бы взять интервью у того, кто ходит в том пальто… Нет, не руку пожать. Без этого мы как-нибудь обойдемся… Просто так познакомиться, поговорить… Очень интересно, почему он на верхних этажах квартиры выбирает и почему пуговицы плохо пришивает…»

В свои тридцать семь старший эксперт Константин Никитич Снегирев дослужился только до капитана. Можно ли было назвать его неудачником? Вряд ли. По крайней мере сам себя он таковым не считал. Ему нравилась его работа, необычная и неповторимая. Каждый день выдвигающая новые задачи, ставящая проблемы, которые не кто иной, а именно он обязан решить. Работа, требующая аккуратности и точности, граничащей с педантизмом.

…Резко зазвонил телефон прямой связи с оперативной частью.

— Слушаю, эксперт Снегирев.

— Здравствуй, Константин! — пророкотала трубка голосом ответственного по управлению. — Ты сегодня дежуришь со мной? Готовься на выезд. Следователь и опер на подходе. Три минуты на сборы… Лады?

С утра было относительно тепло, но к полудню на внешней стороне оконного стекла появились диагональные потеки косого дождя. Ветер срывал и бросал на мостовую желтые листья.

Провожая сегодня Константина на службу, жена сказала:

— Ты бы носки шерстяные надел, а то…

— Света, никаких «а то…», в конце сентября минус сорок в Москве не бывает.

Теплые, ручной вязки носки, присланные в прошлом году тещей из деревни, остались дома. Теперь досадуй не досадуй…

У машины ожидал Саша Корсаков, следователь. Нахлобучив модную широкополую шляпу, подняв воротник плаща, он курил и с нетерпением поглядывал на подъезд.

«Раз курит на улице, собака уже в машине, — подумал Константин, — сейчас поедем».

— Здравствуй, Александр, куда направляемся?

— Салют, наука… Заонежская, шестнадцать. Двенадцатиэтажка, башня… Кража вроде бы заявлена. Соседняя квартира звонила. Дверь сломали в сорок второй, звонили из сорок четвертой…

— Сыщиком у нас кто сегодня?

— Дмитрий Иванович. Идет сейчас…

— А я от пуговки еле оторвался, честно говоря. Интересная, знаешь, пуговка, многообещающая…

— Та самая? Со Спартакиадной, тринадцать?

— Она. Никак не могу добиться от нее исповеди… Вот исповедуется, тогда перед нами откроются новые горизонты. Может, даже с товарищем полковником за руку подержимся.

— Неужели напал на след? Костя, не томи душу…

— Не терпится, Саша, с руководством рукопожатием обменяться?

Дмитрий Иванович Алексеев, оперативный уполномоченный уголовного розыска, энергичный, сухощавый, спускался по лестнице. На вид ему за сорок. Острые на язык девушки из секретариата называли его стариком, не думая, что, добравшись до такого же возраста через быстро пробегающие годы, будут по-прежнему считать себя молодыми. Для двадцатипятилетних максималисток «настоящим» мужчина был до тридцати.