Роберт Масси - Николай и Александра

За три дня до сараевского убийства, когда царская семья поднималась в Петергофе на яхту «Штандарт», чтобы отправиться на ней в плавание, Алексей Николаевич прыгнул на трап, ведущий на верхнюю палубу, и подвернул лодыжку. К вечеру боль стала невыносимой.

На следующее утро «Штандарт» бросил якорь в одной из финских шхер. Пьер Жильяр, войдя в каюту к своему ученику, застал в ней доктора Боткина и государыню. Ребенок жестоко страдал. Кровоизлияние в суставную сумку продолжалось, лодыжка распухла, кожа затвердела. Мальчик рыдал, вскрикивая каждые несколько минут от спазмов. Лицо императрицы было бело как мел. Сходив к себе в каюту за книгами, Жильяр вернулся к цесаревичу и принялся читать, чтобы развлечь ребенка. Несмотря на болезнь наследника, плавание продолжалось.

Тогда-то государю и императрице и стало известно о событиях в Сараево. Поскольку ни царь, ни его министры не допускали и мысли, что убийство эрцгерцога приведет к войне, Николай II не стал возвращаться в столицу. На следующий день после смерти Франца-Фердинанда все, кто находился на борту «Штандарта», узнали о событиях, которые для каждого русского являлись еще более сенсационными. Об известии говорили шепотом. Никто не осмеливался признаться в этом, но чуть ли не каждый член экипажа надеялся, что старцу конец. Александра Федоровна, и без того озабоченная болезнью сына, не на шутку расстроилась. Она беспрестанно молилась и ежедневно отправляла телеграммы в Покровское.

Случилось следующее. Вслед за Распутиным, вернувшимся 27 июня к себе в деревню, без его ведома в Покровское приехала Хиония Гусева, сторонница Илиодора. Встретив старца одного на деревенской улице, она заговорила с ним и, когда тот обернулся, ударила его кинжалом в живот. «Я убила антихриста», – истерически закричала она и попыталась заколоться, но безуспешно. Рана, нанесенная старцу, оказалась опасной и глубокой. Распутина отвезли в больницу в Тюмень. Там его оперировал врач, присланный из Петербурга друзьями Распутина. Две недели жизнь его висела на волоске. Затем, благодаря своей невероятно крепкой натуре, он пошел на поправку. На больничной койке Распутин пролежал до конца лета и поэтому не смог повлиять на важные события, которые в дальнейшем происходили. Гусеву судили, объявили душевнобольной и поместили в лечебницу.

Оба покушения – одно в Сараево, а другое в Покровском – по чистой случайности состоялись почти одновременно. И все-таки напрашивается вопрос: что бы произошло, если бы исход их был противоположным? Если бы принц из Дома Габсбургов – благонамеренный политический деятель, наследник престола и надежда разваливающейся на составные части империи – остался жив, а могучий сибирский мужик, оказавший столь губительное влияние на царя и императрицу, умер? Тогда бы, возможно, весь ход событий, происшедших в течение того долгого лета, а пожалуй, и всего двадцатого столетия, оказался бы совсем иным.

Девятнадцатого июля «Штандарт» вернулся в Петергоф. Алексея Николаевича, у которого все еще болела лодыжка, отнесли на берег на руках. Государь и императрица начали готовиться к визиту Раймона Пуанкаре, который прибывал на следующий день.

В 1870 году, когда прусские войска вторглись в Лотарингию, изгнав Раймона Пуанкаре из родного гнезда, ему было десять лет. Пуанкаре стал адвокатом, потом министром иностранных дел, премьером и, наконец, президентом Франции. Невысокий, темноволосый, крепко сбитый, французский президент производил впечатление на всех, кто встречался с ним. По словам русского министра иностранных дел Сазонова, «мы оценили по достоинству его миролюбие, союзническую верность и редкую твердость воли, качество, не теряющее в государственном человеке своей цены». Германский посол во Франции был такого же мнения. «Господин Пуанкаре отличается от многих своих земляков тем, что избегает свойственной французам хвастливой болтовни, – писал он. – Он сдержан, лаконичен, взвешивает каждое слово. Он производит впечатление юриста, который знает, чего хочет, и устремляется к своей цели, руководимый могучей волей». Николай II, однажды встречавшийся с Пуанкаре, сказал о нем просто: «Мне он очень нравится. Это спокойный и мудрый человек невысокого роста».

За несколько недель до прибытия президента в Петербург приехал новый французский посол, Морис Палеолог. Дипломат старой школы, он превосходно владел пером, благодаря чему был впоследствии избран во Французскую академию. Едва приехав в Россию, Палеолог начал вести дневник, куда записывал сведения о людях, событиях, разговоры и собственные впечатления. Дневник создает удивительно яркую картину императорской России в период Первой мировой войны.