Сергей Минцлов - Клад

— Велите горничной уйти! — сказал молодой человек.

— Это еще почему? — грозно спросила Софья Степановна. — Малашка, стой, стой тут!

— Я пришел по вашему же делу, — возразил Роман, — и сообщить его могу только вам лично; а если вам не угодно узнать его, я уйду!

— Сонечка, погоди! — торопливо проговорила Марья Степановна, видя, что сестра хочет ответить что-то. — Ничего, я ушлю ее… Малаша, уйди!..

Горничная, острые глаза которой разгорелись уже любопытством, неохотно повиновалась.

— Я Роман Луневский, — сказал, проводив ее взглядом, Роман. — Пришел предупредить, что нынче ночью хотят обокрасть вас!

Софья Степановна выпустила дверь и всплеснула руками.

— Батюшки мои! — густым басом проговорила она. — Кто? как так?.. Машенька, да не врет ли он? — тихо, но совершенно явственно проговорила она сестре. Роман слышал, но не шелохнулся.

— Нет! — убежденно прошептала Марья Степановна. — У него лицо честное!

— Нынче у всех жуликов лица честные! — еще громче прогудела недовольным тоном Софья Степановна.

После некоторого колебания Романа пригласили сесть, и Софья Степановна засыпала его вопросами, откуда он, как попал в их края и как узнал сообщенную им новость.

Роман прямодушно рассказал, как и с какой целью забрел он с братьями на Оку; сообщил и о раскопке кургана.

О готовящемся же воровском нападении на усадьбу узнал он таким путем.

После довольно долгого и бесплодного блуждания по лесу, — причем они, чтобы сыскать назад дорогу, метили ее заламываньем веток, — они вышли на размякший от дождя проселок; они сыскали сухую тропку, вившуюся под густыми темными шатрами вековых елей, защищавших от дождя, и направились по ней; у одного из поворотов им вдруг почудились сдержанные голоса.

Говорившие стояли на дороге и, отделенные от Романа и Степки зарослями елок, не видали и не слыхали их приближение. Слова, долетевшие до слуха Романа, поразили его; он остановился, сделал знак Степке и, затаив дыхание, сталь с ним слушать дальше.

— Так в какое же время ждать вас? — говорил низкий голос.

— Да к полуночи управимся… Даже часам к одиннадцати: спать там ложатся рано, — в десять часов темно везде!

— А собак нет?

— Есть, да они знают меня, — прикормлены! Пойду первый и отведу. У конюшни под бричкой ждать буду… Струмент не забудьте взять: на ночь конюшню замком запирают, — кучер не спит в ней.

— Это хорошо, что не спит: работы вам меньше!

Раздался сдержанный смех.

— Так до вечера?

— Да, к одиннадцати часам!

Сказавший последнюю фразу зачмокал и задергал вожжами. Раздалось хлюпанье копыт по грязи.

— Тпру, тпру! — заговорил вдруг тот же голос, и телега опять остановилась. — Слышь, а эти твои Затуровские помещицы одни живут?

— Одни. Софья вдова, Марья девушка!

— А может, и к ним бы вы заглянули в горницы? Одно уж к одному, — все купил бы у вас?

— Э! Овчинка выделки не будет стоить, пожалуй… Вот кони у них ладные!

— Что ж, подкуем хоть коней! Так в одиннадцать часов ждать вас буду. А насчет дома — подумайте!

Телега покатила дальше; беседовавший с сидевшим в ней свернул на тропинку, отходившую вглубь леса от той стороны дороги. Роман и Степка успели рассмотреть только спину его. Она принадлежала высокому, широкоплечему мужику в рваной поддевке и в картузе блином.

Роман и Степка быстро добрались до деревни, расспросили, где поместье Затуровских, и часам к трем дня стояли уже на крыльце у них.

Перепуганная Марья Степановна не знала, как и благодарить неожиданного благодетеля. Последний след недоверия исчез и из мужественной Софьи Степановны. Они не знали, где усадить его и чем потчевать. Но Роман прежде всего попросил у них хины для брата и затем, сконфузясь и покраснев, сказал, что им нужна провизия и потому он их просит продать ему картофеля, яиц и хлеба. Ему не дали и докончить: тотчас же накормили и обогрели в людской Степку, навьючили его зонтиком, двумя пледами, бутылкой вина и всевозможной снедью для оставшихся в кургане и послали его за ними.

— Да хорошо ли ты помнишь дорогу? — несколько раз переспрашивал Роман. — Не сбейся, смотри!

И он начинал напоминать Степке разные оставленные ими приметы.

— Чаво не найти! Найду! — уверенно возражал Степка. — К вечеру обернусь, — все здесь будем!

Отправив Степку, Роман попросил хозяек до вечера не предупреждать никого из людей о готовящемся покушении. Марья Степановна держала себя по отношению к Роману, как родная; она не хлопотала, не суетилась; все делалось у нее как-то мягко и ходко, само собой; отыскала в шкафу какое-то старое платье еще покойного отца своего и, несмотря на отговорки смущавшегося Романа, заставила его переодеться; сапоги и верхнее платье путешественника пошли в чистку и сушку.