Геннадий Гусаченко: Покаяние

Прохладный ветерок колыхал шторку над открытым иллюминатором, приняв нас в свои объятья, успокаивал разгорячённые тела.

— Тебе приятно, мой мальчик? — приподнявшись надо мной, спросила она и щёлкнула кнопкой ночника. В рассеянно–розовом свете лампы, вспыхнувшей в большой раковине, моему затуманенному взору предстало обнажённое красивое тело, очерченное безупречно правильными линиями. Скомканные простыни, разбросанная одежда. Цветастое покрывало из китайского натурального шёлка, столкнутое на пол, поблескивало золотистыми искорками. На бархатных оранжевых занавесях ширмы распустили хвосты парчовые павлины. Подушки, набитые лебяжьим пухом!

И рядом с тобой горячая, осыпающая тебя поцелуями женщина, ничего не требующая взамен.

Незатухающий огонь угадывался в глубине её взгляда.

— Чего молчишь? Тебе хорошо со мной? — поглаживая меня, допытывалась она.

В ответ я выключил светильник, погружаясь в тёплые волны страсти с этой красивой, нежной и ласковой женщиной.

— А-ах, — в изнеможении простонала Валя. — А ты молодец! Опытный мужчина!

— Да ну-у… Какой там у меня опыт? А вот ты — да! Красавица! Знаешь ты кого мне напоминаешь?

— Кого–нибудь из твоих подружек? Да? А говоришь — неопытный.

— Спящую Данаю с картины художника Рембранта, вот кого!

— Вот как! Ну тогда ты…

— Аполлон Бельведерский?!

— Нет! Просто сладкая конфетка! Будешь моим любовником на время всей твоей учёбы, а я буду тебе помогать учиться: красиво одевать тебя, обувать…

— А твой муж?

— Он китобой. Каждый год уходит в море на десять месяцев. А я без мужчины никак не могу. С ума схожу. Но теперь у меня есть ты. Алик, муж мой, на китобойной флотилии «Слава» в путину ушёл, не скоро возвратится. Мой семилетний сынишка на Седанке у мамы. Вдвоём с тобой будем пить сладчайший напиток любви.

— А как же твой кинозал?

— Да я всего на один рейс и пошла…Чтобы тебя найти! Пошли в душ!

Мы покувыркались в огромной ванне в шапках мыльной пены, освежились под прохладными струями душа. Обмотавшись махровыми фирменными полотенцами, упали в кожаное кресло, покрытое чехлом из белого шёлка, и пили из хрустальных бокалов болгарское вино «Бисер». Валя сидела у меня на коленях, её обнажённая грудь касалась моего лица. Ухватив меня за шею, увлекла за собой на ковёр, по которому в разные времена толклись босыми ногами важные пассажиры «Ганзы» — «Советского Союза». Наконец, утомлённые приятной усталостью, повалились в кровать, и забросив ноги друг на друга, заснули крепчайшим сном.

Когда мы проснулись, на палубе слышались крики, топот, грохот якорных цепей и брашпилей, завыванье сирен буксиров.

Океанский лайнер «Советский Союз», благополучно совершив рейс из Петропавловска — Камчатского, швартовался к морскому вокзалу Владивостока.

Остров Назинский… Я не намеревался приставать к нему. Тем более, ночевать на чвакающем под ногами берегу. Если бы не маленький бурый комочек, бултыхающийся на сучковатом бревне посреди реки. Я не сразу понял, что это зайчонок. Малыш, обречённый на гибель, прижав уши, проплывал мимо. У меня сжалось сердце при виде удручающего положения, в котором оказалось несчастное животное. Выручить его из беды было моей первой мыслью, но как? Ствол дерева белел ободранными острыми сучьями, и приближаться к нему, раскачиваясь на волнах, было крайне опасно.

Рискуя пропороть борта лодок, я сделал несколько безуспешных попыток схватить зайчонка за уши. Всякий раз, как мне удавалось подплыть ближе, глупыш испуганно перескакивал вперёд или назад.

Я уже хотел оставить бесплодную затею по спасению ушастого пленника наводнения, но заметил, что река поворачивает влево, и течение тащит нас к острову.

Неожиданно оказавшись в роли деда Мазая, я подналёг на вёсла, чтобы обогнать заячий ковчег и выбраться на мелководье раньше, чем рядом проплывёт берёзовая коряжина. Едва успел завести плот на травянистую отмель, как плавунья с шумным плеском проелозила по кромке берега, подминая ветвями и корнями осоковые кочки. Стремнина уже разворачивала её, направляя по течению. Не мешкая ни секунды, шлёпая в ботинках по колена в воде, я подскочил к ней, схватил за уши мокрого, дрыгавшего лапами зайчонка и вернулся к плоту. И вовремя. «Дика» на метр–другой уже оттащило назад, и не подбеги я к нему, всё могло окончиться плачевно: в реку не бросишься в одежде, не догонишь на глазах уплывающий плот. С радостью я вскочил на него, засунул испуганного зайчишку–плутишку в рюкзак и взялся за вёсла. Однако, течение в этом месте настолько сильно, что я никак не мог отгрести от прибрежных кустов, обрушившихся в воду деревьев, и ещё целый час огибал остров, подбирая подходящее место для высадки.