Эка Парф: Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга

– Потерянное поколение! – Гриша театрально всплеснул руками в воздухе. – Мама так говорит, – прошептал он.

– Ты сам-то когда шариковую ручку в руках держал в последний раз? – усмехнулся Николя.

Гриша огляделся по сторонам и прильнул к приятелю.

– А правда, что французские девушки самые раскрепощённые. А французский поцелуй? У тебя там был французский поцелуй? – не унимался Гриша.

Николя так ничего и не ответил.

– Или ты не отходил от бабушки весь этот год?

Николя дорого бы отдал за то, чтобы вернуться в свою французскую школу, на свою французскую улочку в пригороде Парижа к своей французской бабушке. После цветущей Европы гранитный Петербург навевал на Николя скуку, чаще просто отчаяние.

Он предвкушал возвращение в родной коллектив, однако, спустя 10 минут пребывания в стенах родной школы, тоски по одноклассникам будто и след простыл. Кто-то из парней заметно вытянулся, девчонки сменили рюкзаки на сумки. Только Маша Юрьевская выглядела как обычно: на парте висел её лиловый рюкзачок, волосы этим утром мама заплела ей во французскую косичку, на правой руке блестел металлический браслет с надписью KORN. Ничего удивительного – это ведь Маша Юрьевская. Что вообще творится в головах этих отличников, которых то и дело ставят в пример родители своим детям, не зная, в общем-то об этих отличниках ничего кроме того, что те – отличники?

Сергей Михайлович вплыл в класс, дети встали и этот низкорослый пузыреобразный мужичок начал урок литературы.

Как он ни старался, а первый бал Наташи Ростовой на Николя должного эффекта не произвёл. Взгляд мальчика бродил по портретам живших когда-то учёных, поэтов, писателей. Затем перекинулся на слова Гимна Российской Федерации, что висели чуть поодаль портретов Евклида с Пифагором. Николя почти дошел до строчки о «союзе вековом», как слух его уловил постукивающие звуки.

В оконное стекло стучалась птица. Своим маленьким клювиком она тихонечко, как то и подобает всем петербургским птичкам, извещала о своем прилёте. Николя улыбнулся и оглядел класс – глаза одноклассников были обращены на Сергея Михайловича. Тот, кажется, уже достиг нирваны, описывая реалии жизни женщины эпохи Толстого. Пернатого гостя будто никто и не заметил.

Мальчик вновь обернулся к окну, но птички уже и след простыл. Николя попытался нарисовать в голове «портрет» пернатого визитёра, но ничего не вышло. Как и все подростки XXI века, он прекрасно разбирался в логотипах производителей гаджетов, одежды и обуви, но покажи ему листья с разных деревьев – он кроме как дуба никого и не признает.

По размерам своим птица походила на питерского воробышка. Но Николя точно помнил – воробьи красочностью оперения не блещут. А этот его новый знакомый носил пёструю шубку с жёлтыми вкраплениями.

Окна их класса выходили за школьный двор. Тот пустовал – первоклашки всё ещё старательно выводили закорючки и узелки в своих тетрадках в косую линейку, а старшие классы вовсе не надеялись выйти на свет Божий ранее 7-го урока.

Николя с тоской посмотрел на детскую горку с качелями. Он сегодня для них слишком взрослый. Он начал откапывать в своей памяти эпизоды о последнем катании с детской горки, как внимание его привлекла тёмная фигура у дальних деревьев. Высокая, статная, она точно принадлежала не человеку. Тёмный силуэт шевельнулся. Из тени дерева высунулась мордочка. Николя перевёл взгляд на Сергея Михайловича, затем оглядел класс – все-таки, он единственный, кто так и не проникся первым выходом в свет этой Наташи Ростовой.

Тёмный силуэт тем временем вышел из-под кроны дерева. Перед Николя, пусть и через оконное стекло, предстал… олень. Самый обыкновенный олень. Тот самый, в кого вырос в итоге Бэмби. Обыкновенный олень!

– Олень! – вскочил Николя с вытянутым вперед указательным пальцем.

Класс затих. Ножки чьего-то стула заскрежетали по полу. Сосед по ряду перевалился к окну, которое с интересом теперь разглядывал Сергей Михайлович.

Учитель блеснул стёклами своих очков в толстой оправе и вернулся на место. Класс уже залился хохотом, как до этого мягкий и, как казалось, отходчивый Сергей Михайлович сказал:

– Мсье Оленев, вы здоровы?

– Оленев, да ты сам олень! – хохотнула Юрьевская. – Совсем бабахнутый, блин.

– Юрьевская, отвянь, – бросил девочке Гриша.

– Для тебя я Юрьевская Мария Павловна. Ко мне на «вы» и шепотом, пожалуйста, – кокетничала девочка.

– Кто-нибудь, подарите ей мозг, – прошептал Гриша.