Эка Парф: Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга

Ирина Фёдоровна отмахнулась и вышла.

Николя поднял с пола медальон и ещё раз рассмотрел его края. Теперь они ему казались не такими уж и острыми. Он зажал безликий кусок камня в кулак, затем выпрямил ладонь.

Этот холодный кусок неживой природы будто упрямится, не желая показывать свой настоящий характер. На мальчика смотрела гладкая, без единой буквы, хотя бы царапины, каменная поверхность. Николя прокрутил в руках нерадивую безделушку и оставил её на столе. Он спустился вниз, в гостиную, куда с минуты на минуту должны были нагрянуть родственники с материнской стороны.

Как и Нина Ивановна, год назад они силились не отпускать Коленьку в чужеродную Францию. Их страшили новостные сводки о бегущих в Европу сирийских беженцах, захватах заложников и, наконец, явные экономические проблемы на территории всего Европейского Союза. Когда Великобритания объявила о своём выходе из ЕС, на Ирину Фёдоровну посыпался шквал звонков со всей её стороны с мольбами о скором возвращении Коленьки домой, в Петербург. Сам Коля, который откликался теперь на Николя, вместо посещения кинопремьер – то есть мест с большим скоплением людей – отныне предпочитал скачивать новинки из интернета, как только те там в хорошем качестве появлялись.

Тиканье часов в гостиной приближало приход доброй половины Колиной семьи. И пусть вечером он мечтал лишь об одном – рухнуть на кровать и пролежать на ней до самого утра. Подоспевшие к назначенному времени бабушки, тётки, деды и вся прочая родня Ирины Фёдоровны, не выпускала бедного мальчика из рук до самого обеда. Его зацеловывали, душили в объятиях, дарили совсем уж детские сладости, расспрашивали «об этом Париже», порой пожилые и не очень мужчины и женщины говорили одновременно. Не перебивали, не втискивались в разговор как бы ненароком, но говорили одновременно.

Николя вопрошающе посмотрел на мать, а та, отмахиваясь, бросила:

– Ну иди уже.

Настал тот заветный миг, о коем мальчик мечтал с момента приземления. Без всякого участия со стороны многочисленной родни Николя упал в объятия свежевыстиранного белья «с ароматом альпийской свежести».

«Альпы далеко не самое плохое место, чтобы скрыться от оравы скучающих родственников» – решил Николя, и провалился в сон.

Проснулся он так же неожиданно, как и заснул. Присев на кровати, юноша протер кулаками веки и огляделся. Его окружала кромешная тьма. За время его отсутствия мама привыкла держать его комнату с закрытыми шторами. Сам он, оказавшись в своей комнате впервые за долгое время, вовсе не обратил на это внимания. В комнату не попадал даже лунный свет. Тем не менее ничто не помешало мальчику вчера отведать копчёную форель, что вручили ему многочисленные родственники. Иссушенный организм требовал воды. В стакане, ведре, из-под крана – не столь важно.

Николя осторожно поставил ноги на пол. Холодное дерево обожгло ступни. Минуту спустя он уже стоял на своих двоих. Юноша всмотрелся в черноту перед собой. Казалось, до этой густой непроглядной тьмы можно дотронуться. Николя встал и, пошатываясь спросонья, сделал неуверенный шаг вперед. Ступни ног тем временем медленно превращались в ледышки.

Кое-как, по памяти, доковыляв до двери, Николя коснулся кончиками пальцев дверной ручки, как до его слуха донёсся невнятный шёпот. Мигом проснувшись, он прислушался. Невнятный шум повторился. Николя обернулся. Позади него, во всём пугающем величии, воцарилась тьма. Рука юноши машинально потянулась к включателю. Длинные пальцы нажали на включатель и комната озарилась светом.

– Эй, – прошептал он.

В ответ ничего.

«А что я ожидал услышать» – решил Николя.

Он уже вернулся к выходу, как шёпот повторился. Николя оцепенел, буквально вмёрз в пол. Шёпот становился громче, распространился по всей комнате, он обволакивал собой Николя, будто желая проникнуть в самый его разум, оглушить его, затмить собой все его органы чувств.

Его охватила паника. Руки не слушались, ноги вросли в пол. Бороться было бесполезно. Осталось только слушать. Николя закрыл глаза и весь обратился в слух:

…ведь твоё жилищ-щ-щ-е.

На моих костях.

…дом твой давит кладбищ-щ-щ-е —

Наш отпетый прах. 3 3 Отрывок из стихотворения Я. П. Полонского «Миазм» (1868). В стихотворении описывается жизнь и смерть одного из первых строителей Петербурга – мужиков, пригнанных на строительство нового города на болотах из Ярославской и Вологодской губерний. Герой стихотворения умер в ходе постройки города и его призрак является в дом петербурженки, что стоит на том месте, где распрощался с жизнью рабочий.