Эдгар Уоллес: Поток алмазов. Мелодия смерти

– Вы лучше, чем те там, в Уолтоне, сохраняете всю эту дрянь, – сказал он одобрительно, – костюм не помят, брюки сложены в складку… Эй, а где же мой монокль?

Он нашел его в жилетном кармане, завернутым в шелковую бумагу, и не мог нахвалиться тюремной администрацией.

– Завтра утром я пришлю вам человека, который вас побреет, – сказал нерешительно тюремщик. – Номер семьдесят пять, – добавил он через некоторое время, – не возвращайтесь больше сюда!

– Почему? – Амбер удивленно поднял брови.

– Потому что это фарс какой-то. Такой джентльмен, как вы… Вы определенно могли бы избегать такие места!

Амбер посмотрел на него, и в его глазах вспыхнул лукавый огонек.

– Вы неблагодарны, дорогой мой страж, – возразил он успокаивающе. – Люди, как я, могут служить украшением этому месту; кроме того, более испорченные и необузданные нахлебники могут брать пример с таких людей, как я.

То, что он в своих обращениях употреблял нарицательные местоимения, также было одно из сумасбродств Амбера.

Тюремщик стоял в нерешительности.

– Существует масса профессий, которыми такой человек, как вы, мог бы заняться, – сказал он почти с упреком, – если бы вы только направили свои способности в надлежащую сторону.

Номер семьдесят пять поднял руку.

– Дорогой мой страж, – сказал он серьезно, – вы мне тут цитируете «Воскресный листок», а этого я как раз от вас не хотел бы слышать.

После, за обеденным столом, тюремщик говорил господину Скраттону, что он, со своей стороны, считает № 75 потерянным. Он неисправим. И тут же он сознался: «Такого славного парня не каждый день встретишь».

– Как он сюда попал? – спросил один их помощников.

– Он был священником в лондонском Вест-Энде, запутался в долгах и заложил серебряную церковную утварь – он сам мне сознался в этом.

В столовой находились несколько чиновников. Один из них, пожилой человек, вынул изо рта трубку.

– Я видел его два года тому назад в Левесе; как мне помнится, его тогда выгнали из флота, так как он у берега посадил на мель свой миноносец.

Амбер служил также темой разговора в маленькой столовой на квартире начальника, где тот сидел за столом со своим заместителем.

– Сколько бы я ни припоминал, – говорил начальник в смущении, – я не могу вспомнить этого Амбера из Сандхерста… Он сказал, что помнит меня, но я при всем желании не могу его припомнить…

Амбер и не предполагал, какой он возбуждал интерес.

Он мирно почивал на своем тонком тюфяке и улыбался во сне.

На другое утро перед тюрьмой собралась небольшая группа людей, ожидавших освобождения своих родственников; это была по большей части городская беднота.

Освобожденные один за другим выходили из маленькой калитки, тупо улыбались своим друзьям, безразлично позволяли плачущим женщинам обнимать себя, а больше радовались грубым шуткам мужчин.

Бодро шагая, вышел Амбер. На нем был прекрасный шотландский костюм, на голове мягкая фетровая шляпа, а в глазу монокль. Ожидавшие принимали его за тюремного чиновника и с уважением сторонились. Даже выпущенные на свободу арестанты не узнавали его, так как он был чисто выбрит и своим видом заметно от них отличался; его поджидал молодой человек, одетый во все черное, бледный и очень серьезный. Увидев Амбера, он пошел ему навстречу с протянутой рукой.

– Амбер? – спросил он нерешительно.

– Господин Амбер, – поправил его тот и искоса удивленно посмотрел на него.

– Господин Амбер… – Миссионер отнесся к этому замечанию вполне серьезно. – Мое имя Доулес. Я член Лиги возрождения, которая заботится о выпущенных арестантах.

– Интересно… действительно очень интересно, – бормотал Амбер, весело пожимая руку молодого человека. – Вы делаете доброе дело, но это неблагодарная работа, молодой человек.

Он с отчаянием покачал головой, поклонился молодому человеку и хотел продолжать свой путь.

– Одну минуту, господин Амбер! – миссионер остановил его за руку. – Я знаю вас и ваше несчастье… мы хотели бы вам помочь.

Амбер посмотрел на него любезно и положил ему руку на плечо.

– Милый мой мальчик, – сказал он, – я слеплен из другого теста. Вы меня никак не можете заставить зарабатывать свой насущный хлеб рубкой дров. Я также тяготею к честной работе, как, скажем, луна к земле; я в течение двадцати четырех часов один раз обегаю вокруг нее, ничуть не желая приблизиться к ней – вот!

Он сунул руку в карман и вынул оттуда немного денег, пару банкнот – они были при нем, когда его арестовали, – и немного серебра.