Марек Корнов - Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг

Аристарх помолчал, пожевал губами.

– Полиша, а может, он у тебя по службе где накуролесил?

Паулина медленно подходила к камере хранения, где вчера они с Дмитрием оставили вещи. Она, которая всегда ходила стремительно, быстрым решительным шагом, сейчас сама себя не узнавала. При мысли о том, что через несколько часов нужно садиться на поезд до Кингисеппа, ноги откровенно не шли. Вся ее натура сопротивлялась против того, чтобы уехать сейчас из Ленинграда.

Чем больше Паулина думала над пропажей мужа, тем больше боялась, что последняя мысль старика Аристарха была верной. Вдруг заподозрили Дмитрия в какой-нибудь связи с белогвардейцами или Антантой? При их недавней чекистской жизни это не трудно. Столько раз хожено за линию фронта, что и со счета давно сбилась.

Там, на стороне белой армии, у половины страны оставались родственники, друзья, близкие. Многие из них теперь в эмиграции, но ведут переписку с советскими людьми. Что, если какому-нибудь бывшему барону вдруг припомнилось, как он встречал Дмитрия на вечере в ставке главнокомандующего? Как докажешь, что он был на задании, если его тогдашние руководители мертвы, а архив сгорел при транспортировке? Вопросы нарастали черной горой, подкатывала паника, и Паулина вдруг страстно пожелала, чтобы Дмитрий всего-навсего ушел к давешней проститутке.

Она позвонила с вокзала в Кингисепп, но в отделении Дмитрий не появлялся. Сжав холодные пальцы, Паулина почувствовала дурноту и поняла, что очень голодна. Запасы старика они вчера подчистили напрочь, и на завтрак смогли угоститься только кружкой горячего чая.

Около вокзала нашелся мороженщик со своей тележкой. Купив мороженое, – вкусное, в Кингисеппе такого не было, – Паулина отошла, чтобы съесть его вдали от людского потока. Но попала, наоборот, в толкучку еще большую, и оказалась на барахолке, где продавалась женская одежда.

– Эй, молодка, – окликнула ее усатая торговка, трясущая бесформенной выцветшей тряпкой. – Глянь, пальтецо аккурат на тебя! А то что ж ты в мужнину шинель-то вырядилась?

Паулина хотела уже сдвинуть брови и сунуть тетке под нос удостоверение, однако тут ей в голову пришла неожиданная мысль. Что, если эти несколько часов до поезда провести не на вокзале, бездумно теряя минуты, а прогуляться по Лиговке и расспросить про Лёлю? А в шинели этого делать никак нельзя, каждому понятно.

Издалека донесся рев пожарной сирены.

– И что разъездились? – истолковав ее взгляд по-своему, всколыхнулась торговка. – Ездят и ездят. Почти кажный день мы теперь горим, чо ли.

Десять минут спустя из помещений камер хранения вышла женщина в потасканном пальтеце, в туфлях, с сумочкой и в шляпке-наколке, сделанной из шерстяных цветов, которые совсем недавно украшали эту самую сумочку. Шинель и кобура осталась лежать в камере хранения, а сам наган надежно укрылся в маленькой на вид сумочке.

Вид обдрипанный, да и ладно.

Паулина углубилась в лабиринт улочек Лиговки, и скоро увидела перед собой нарядное кабаре с новенькой, недавно покрашенной вывеской. Вспоминая, что рассказывал Аристарх про Лёлю, Паулина подумала, что эта особа вполне могла появляться в таком заведении.

У двери стоял пузатый швейцар в лакейском облачении, сшитом явно до революции. Мундир был швейцару мал, и расходился на пузе, являя миру волосатый немытый пупок.

Однако вид у швейцара был внушительный, и шушеру типа Паулины он настроен был не впускать.

– Куда прешь? Не видишь, заведение приличное! – схватил он ее за локоть, когда Паулина поднималась по ступеням.

Паулина уже хотела ответить ему своим коронным ударом, но решила не привлекать внимание.

– Захлопни рот и отпусти мою руку, если не хочешь потерять свою, – процедила она, окатив швейцара холодным взглядом.

Этому умению – смотреть на людей так, что у них за шиворот словно лед сыпался, Паулина научилась давно. Ей тогда было 16 лет, в кулаке ее всегда был нож, а в душе – отчаяние. С тех пор это не раз ее выручало. Вот и сейчас швейцар смутился, опустил руку и пробормотал что-то невнятное и как будто даже извинительное. Не слушая его, Паулина вошла в заведение.

Было еще слишком рано, и внутри отыскался только сонный скучающий халдей за барной стойкой, с мутным стаканом и полотенцем. Паулина принялась расспрашивать про Лёлю, назвавшись швеей – непревзойденно, мол, наряды перешиваю. Но то ли ее легенда показалась ему подозрительной, то ли парень действительно слыхом не слыхивал ни про какую Лёлю, но добиться от него ничего не удалось.