Альфред Портер - Бульвар Молодых дарований

Я подношу свой тяжёлый поднос, стараясь не расплескивать щедро налитые в тарелку щи. Сажусь напротив Вальки за столик – четыре ножки из водопроводных труб, накрытые толстой фанерой, и сверху ещё слой пластмассы.

Видал объявление?.. говорит Валька… Надо пойти!..

Его серые маленькие глаза возбуждённо горят в красной, как обваренной кипятком, физиономии. Сверху шапка волос – будто серое облако зацепилось за вершину холма. Густая волнистая шевелюра неопределённого цвета. То ли ранняя седина, то ли поздняя перхоть. И как ни старается Валька причёсывать и приглаживать эти буйные джунгли, результат нулевой.

Хоть надевай сеточку.

Ну понятно, пойдём… отвечаю я с каким-то даже жаром… Когда нам опять живого итальянца покажут! Который ещё и детишек в колбах выращивает!..

После обеда мне в анатомичку.

Не люблю я препарировать трупы.

Хотя как-то раз на спор даже съел бутерброд возле длинного оцинкованного стола, на котором лежало бурое, с фиолетовым оттенком, тело мужчины. Этот труп был особенный, и девки наши, пошептавшись и похихикав в углу, одна за другой как бы ненароком прохаживались неспеша мимо этого стола по каким-то своим делам, с покойником уж точно не связанным.

Особенность была в том, что у этого трупа сизая и пропитанная формалином писька торчала упрямо вверх, всем смертям назло.

Может, умер прямо на бабе?.. сказал философски Валька Дугин, обращаясь ко мне… Как считаешь?..

Сегодня передо мной на таком же суровом столе, в пропитанной жирной химической вонью атмосфере анатомички, лежала женщина. Бурое, как всё тело, лицо её под голым обстриженным черепом, выглядело странно-спокойно.

У всех других трупов в анатомичке лица были искажённые предсмертными гримасами – от удушья ли, от отравления денатуратом, от привета кувалдой по черепу… Да и кто попадал сюда, в нашу анатомичку? Без вести пропавшие?.. алкаши, за чьими бренными останками никто и не потрудился наведаться?.. убийцы, что сами попали на мушку, не успевши нажать на спуск?..

Бурое иссиня тело женщины, что лежала сейчас передо мной на лаконичном, суровом цинке стола совсем нагая, было неправдоподобно красиво. Только полные, но не чрезмерные груди слегка слежались, примятые другими телами в тесно заполненной формалиновой ванне. Все прочие обводы остались, как наверное были при жизни.

Лежала она, в сиянии ярких ламп над столом, будто какая-нибудь негритянка на пляже под солнышком. Я стоял со скальпелем в затянутой в резиновую перчатку руке и смотрел зачарованно на её могучие, будто из бронзы отлитые бёдра, которые сходились к низу плоского широкого живота, упокоенного в междугрядье подвздошных костей. Там, где сходились вместе эти мощные ляжки, над плоской равниной живота выступал поросший короткими волосами бугор. Чёрная щель, будто врубленная снизу в этот бугор, не давала бёдрам сомкнуться.

Кто была эта женщина с упоительными обводами тела? Кто вторгался когда-то, хрипло и возбуждённо дыша, в эту чёрную щель, изнемогая от необходимости влить туда, в сокровенные глубины этого тела, свои заветные соки жизни?..

Я долго и хмуро стоял, как зачарованный, над ней – безответной, бесстыдной и беззащитной, со своим святотатственным скальпелем.

Потом тяжело вздохнул и сделал первый надрез.

Кожа легко, с тихим треском, уступала стальному острию. Под ней в разрезе был виден толстый слой желтоватого жира. Под ним фасции… неожиданно слабые для таких мощных бёдер мышцы…

Но это уже была анатомия. Красоту я только что собственноручно и невозвратно зарезал.

У этого стола я не взялся бы сегодня съесть на спор бутерброд.

Мы встречаемся с Валькой Дугиным на аллее у корпуса анатомички. У нас тяжеленные портфели, набитые учебниками и атласами, и провонявшиеся формалином белые халаты.

До лекции итальянского профессора ещё есть часа полтора времени, и мы решаем пробежаться в общагу, чтобы оставить всё это дома и вернуться в институт налегке.

Осень, темнеет рано.

Когда мы спрыгиваем с трамвая на остановке возле института, у ворот, где проходная, толпится народ. Сами ворота закрыты, а у калитки, сбоку от будки проходной, какие-то два товарища в штатском строго требуют у входящих документы.

Тот, что постарше и поглавнее, время от времени громко и властно объявляет:

Граждане, вход только по удостоверениям!..

Я нащупываю в кармане куртки свой студенческий билет. Мы с Валькой, усердно работая локтями, протискиваемся в сторону калитки. Суём товарищам в штатском свои студенческие. Они внимательно смотрят, даже проверяют даты.