Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири

– Так назовите мне его имя, – воскликнул китобой, уверенность которого в его собственных действиях немного поколебалась этой простой и ясной для понимания речью.

– Я его вам назову, будьте спокойны… назову, прежде чем он вам укажет место, где якобы скрывают этого так называемого ребёнка, который, очевидно, на самом деле и не родился.

– Почему вы его не назовёте сейчас, если вы узнали его почерк?

– Я его не узнал, – смело ответил Нуантэль, – но меня ненавидят те люди, которые мне никогда не писали до сих пор. Я их знаю очень хорошо, этих людей, и серьёзно подозреваю Я подозреваю двух или трёх из них, вполне способных написать такого рода подмётное письмо… и я найду средство получить образцы их почерка. А потом у меня не будет необходимости даже в том, чтобы сравнивать их с вашим письмом. Буквы, которые вы мне показали только что, уже отпечатались в моей памяти. Единственно, о чём мне необходимо предупредить вас, так это о том, что я не доставлю вам удовлетворение тем фактом, что предоставлю в ваше распоряжение этого презренного человека, как подарок. Я оставляю для себя самого удовольствие для начала слегка пощипать его кожу, как шакала, а затем насадить его на свою шпагу настолько глубоко, чтобы я смог привести его к вам в полумёртвом состоянии. Но я не собираюсь развлекаться, анонсируя вам свои прожекты и теряя тем самым ценное время. Дни в феврале очень коротки и, если мы будем продолжать этот непринуждённый разговор в том же духе, нам придётся отложить наши серьёзные дела до завтра.

– Согласен… Уже чересчур поздно. Не слишком светло и видно лишь настолько, чтобы перерезать горло только самому себе, – вдруг торопливо вступил в разговор механик, обращаясь к своему хозяину. – Впрочем, я думаю, что это не займёт много времени.

– Как! – Проворчал Крозон, – и ты тоже, Бернаше! Ты против меня?!

– Я не против тебя, но нахожу, что месье рассуждает об интересующих нас вещах очень разумно. Для начала, я уверен, что человек, который разоблачает кого-то, не подписывая при этом свои письма, это, прямо говоря, не честный парень, и благородством здесь не пахнет. И, кроме того, хорошо видно, чего он, эта собака, хочет. Уверен, что затаил злобу против месье Нуантэля и считает, что ты его убьёшь, начитавшись этих писулек. Он знает, что ты вспыльчив и хорошо владеешь всеми видами вооружений, так что он спешит совершить задуманное, пока ты не остыл и не задумался о содержании его писем трезвой головой, указывая тебе, где ты найдёшь этого господина, место, час… и всё остальное. Он явно заинтересован в стычке между вами, а это, согласись, подозрительно.

– О! Вы верно подметили, этот негодяй знает мои привычки, – смеясь, заметил капитан. – Доносчику прекрасно известно, что я всегда бываю здесь от четырёх до пяти часов вечера. Но, например, он не знал, что я вам здесь назначил встречу в случае необходимости, так как он думает, что мы всего лишь бывшие товарищи, уже не поддерживающие сейчас прежние отношения. Вероятно, ему вообще неизвестно, что мы знакомы. Его смертельная комбинация явно грешит в этой точке, что, впрочем, вполне естественно. Негодяй не мог знать, что тринадцать лет тому назад я был погружен вмести с вами на судно под название «Джереми», и поэтому он игнорировал эту часть моей военной жизни, рискнув нам обоим устроить ловушку с этим своим последним письмом… и сам же в неё угодил.

Нуантэль говорил настоль спокойно, его тон был столь откровенен, а язык так ясен, что несговорчивый и несгибаемый в своей прямой уверенности в виновности Нуантэля китобой вступил, наконец-то, на путь разумных размышлений. Он попеременно смотрел то на капитана, то на своего друга Бернаше, и без труда можно было догадаться о том, что происходило в его голове. После довольно длинного молчания, Крозон внезапно произнёс:

– Нуантэль, вы ведь хотите мне дать слово чести, что вы никогда не видели моей жены?

Капитан остался стоять в позе холодного и величественного монумента, словно огромный айсберг, и ответил, тщательно взвешивая свои слова:

– Дорогой Крозон, если бы вы начали эту нашу встречу в клубе с того, что попросили у меня моё слово чести, я бы вам его охотно предоставил. Но вы предпочли начать не с этого. Уже на протяжении получаса вы меня обвиняете в очень гадких вещах и сомневаетесь в моей искренности. Я бы вас всегда поддержал в том, в чём не содействовал бы никому другому, но вы не нашли ничего лучшего, чем в конце разговора потребовать от меня клятву чести. И при всём этом вы могли бы и не поверить в моё честное слово… и, сделав это, вы бы меня серьёзно оскорбили, так что я предпочитаю не подвергаться этому испытанию. Вспомните также, что вы уже сожалеете о том, что поверили клятве, сделанной в аналогичных обстоятельствах сестрой вашей жены, мадемуазель…