Серафим Богданов - В стреляющей глуши. Подготовка к вторжению

– Выходим, фройлен, – Науманн вышел первый.

Молодой офицер СС открыл дверцу в салоне и протянул Ане руку в байковой перчатке:

– Пожалуйста, фройлен. Выходите наружу.

Аня поблагодарила его будничным голосом, ещё раз удивляясь германской педантичности. Не просто выходите – выходите наружу. Что ж, уже не страшно!

Ум уже расслабился, сознание впитывает лишь нужную информацию, которая отложилась в нём заранее. Говорят, это называется подсознанием, но в данном случае это совершенно неважно. Главное, чтобы этот фашист (или национал-социалист, как они себя называют) не проверили её как дурочку вокруг пальца. Пройдя мимо тёмной фигуры в ватнике и цигейковой шапке, что подсветила им дорогу короткими вспышками фонарика, они стали подниматься по деревянной лестнице. Ступеньки были выскоблены множеством ног, когда-то живших и живущих здесь людей.

В коридоре третьего этажа, таком же деревянном и трескучем (казалось, что дом раскачивало из стороны в сторону), мимо Науманна, что шёл как на пружинах.

Впереди шмыгнула какая-то старуха. Укутавшись в шали и платки, она на ходу крестила себя, приговаривая: «Свят, свят, свят! Изыйди…»

– Открывайте, тайная государственная полиция! – кулак Науманна в лощёной перчатке чувствительно толкнул дверь с номерком «29».

Аня стояла за ним. Молодой эсэсманн, утопивший шею в меховой воротник, подозрительно осматривался. Время от времени, казалось, он погружает взор в её затылок. Наверное, их этому учили, подумала Аня и тут же спрятала свои мысли. Её показалось, что жало чужого внимания погрузилось ещё глубже и становится ещё острее.

За дверью что-то зажглось и звякнуло. По всей видимости, упала связка ключей. Затем замок туго кракнул. Свет от керосиновой лампы пробежал по кожаному пальто Науманнна красновато-оранжевыми бликами. Через секунду Аня рассмотрела женщину, что стояла на пороге с лампой в руках. Это была её давнишняя знакомая и связная между ней и «Бородой»…

Оберфюрер рывком распахнул дверь и рукой отстранил эту особу в глубь комнаты. Следом стремительно вошли Аня и её сопровождающий, что плотно затворил дверь.

– Ви есть хозяйка этот квартир? Отвечайт, бистро! – рявкнул молодой эсэсманн, страшно выкатив глаза.

– Зачем так грубо? – казалось, искренне удивился Науманн. Он что-то сказал весьма грозным шёпотом по германски, и его подчинённый мгновенно вышел наружу, затворив дверь. – К тому же, когда перед тобой столь очаровательная русская фрау. Вряд ли у него бы получилось, разговаривай с вами в таком жедухе.

Он расстегнул пальто и положил на стол фуражку с тускло мерцающими глазницами адамовой головы вместо кокарды.

– Мне известно, – продолжал он, пригладив виски, – фрау, как есть… Аграфен, что вы служите в городской управе. Мне также известно, – он смахнул с серебристого жгута на левом плече, указывающего его должность, а не звание, невидимую соринку, – что вы и ваш пока неведомый мне хозяин водите за нос мою службу. Делаете это весьма профессионально, что заслуживает уважения. Браво! – он с силой хлопнул в ладоши, заставив эту хорошенькую женщину съёжиться. – Это не есть хорошо! Получается, что вы работаете против Великой Германии, и я вынужден вас арестовать.

Немного помолчав, он вынул из глубокого кармана пальто автоматические наручники и пристегнул один браслет к руке Аграфены.

– Вот так, фрау! Что вы скажете?

– Это какая-то ошибка, господин офицер, – залепетала Аграфена своими полными, красными губами. – Я никогда не работала против Германии. Простите, я хотела сказать – против Великой Германии.

– Это снова не есть правда, фрау Аграфен, – Науманн на этот раз коснулся её подбородка, что привело её в мелкую дрожь. – Кто есть по-русски «Радуга»? Видите, как хорошо я знаю ваши тайны? – он слегка хлопнул её ладонью по щеке.

Из глаз Аграфены выпали предательские слёзы.

– О, слёз! Это слёз раскаяний? Так есть? Или это игра в русский театр? – вкрадчиво продолжил допрос Науманн.

– Нет, нет, – вздрогнула женщина. – Только не надо меня бить…

Тряхнув её скованную стальным браслетом руку, Науманн подозвал эсэсманна. Он велел ему «поработать со старушкой». Тот, коротко кивнув, вышел вон.

– Я прошу вас, не надо ей ничего делать, – заревела Аграфена. – Капитолина Матвеевна, эта такой тихий, богобоязненный человечек. Не надо…

– Хорошо, ей ничего не сделают, – Науманн снова тряхнул её руку. – Не бойтесь, фрау Аграфен. Вам тоже ничего не сделают. Вы знать этот человек? – он молниеносно вынул из кармана пальто руку с фотокарточкой, что уместилась на ладони.