Серафим Богданов - В стреляющей глуши. Подготовка к вторжению

Себя оберфюрер мягкотелым не считал. Хотя расстрелы, что применялись на Востоке, недолюбливал и сам в них предпочитал не участвовать. Всякий раз, выделяя людей для акции над евреями из гетто, задержанными в ходе облав, при которых не оказалось документов и которые не представляли оперативного интереса, русских и польских пленных (последние отказались эвакуироваться в 1941-м), он чувствовал хитрый план, заложенный фюрером в оккупационной политике. Сокращать поголовье неполноценных славян, очищать земли для германских колонистов на Украине и в Центральной России? Одновременно провозглашая лозунг борьбы с большевизмом, привлекая для этого бывших белых генералов Краснова и Шкуро, деятелей русской эмиграции? Но большая часть прусского генералитета и офицерского корпуса, хоть и относилась к России без особых симпатий, но отвергала этот варварский план. Ряд чинов из ведомства Шелленберга также вознегодовали. А в Европе между тем, не проводилось никаких массовых карательных акций. И Европа это оценила. Ни о каком партизанском движении во Франции, Бельгии и даже Чехословакии даже не мыслили. Некоторые хлопоты доставляли боевики из армии Крайовы, что подчинялись польскому правительству в изгнании со штаб-квартирой в Лондоне, да армия Людвига Слободы, что проводила в Польше линию Москвы. Но потери от них были ничтожны. Другое дело – Балканы. В Югославии, что всегда была вотчиной Туманного Альбиона, по слухам, было сформировано полупартизанское соединение, что успешно действовало против итальянских оккупационных войск. Оно тоже проводило линию Москвы, но англичане с этим почему-то мирились, засылая туда своих инструкторов, оружие и прочее. Здесь Науманн тревожно отмечал растущую солидарность двух держав, противников рейха. Ведь Балканы были всегда как кость в горле для России и Британии. Не пустить туда русских было чуть ли не национальной идеей политиков от Палмертона до Чемберлена и нынешнего графа Мальборо, Уинстона Черчилля.

Всё больше и больше оберфюрер приходил к мысли, что фюрер или имеющий на него воздействие Борман, а может и Геббельс, сознательно изготовили «План политики рейха на востоке», что бы русские ни на мгновение не сомневались, что им надо жить по формуле «Убей немца!» Так вещал их пропагандист, вроде Ганса Фриче – Илья Эренбург по московскому радио, не подозревая (а может и подозревая), что усиливает войну с другой стороны. Так писали в газетах и листовках, что поступали от партизан и подпольщиков. Ясно, что окружение фюрера, если ни он сам, подставили германскую империю под топор. Как бы не с подачи Сталина, подумал Науманн.

– Признаться, я намеревался провести вас по следственным камерам, – опустил глаза Науманн и загадочно улыбнулся. – Но теперь моё настроение изменилось. Это пошло и наивно – показывать вам методы устрашения. Думаю, это не усилило бы наши симпатии. Скорее наоборот… – он замялся, понимая, что сказал лишнее, но тут же исправил ситуацию: – Предлагаю вам свою машину. Надо проехаться в одно интересное место, проверить поступившие данные на одного… хум, гумм… субъекта.

Не дожидаясь ответа, он нажал кнопку вызова. Прибежавший референт, тут же получил необходимые распоряжения и скрылся. Науманн облачился в кожаное пальто с лисьим воротником, надел на себя фуражку с лисьими наушниками. Он собирался повязать повязал грудь шарфом с пёстрой баварской вышивкой. Но подумав, как он будет выглядеть, отказался от этой затеи.

– Прошу вас, – жестом Науманн пригласил Аню в гардероб за китайской ширмой, где висели шинели вермахта и СС, куртки на меху и латексе и прочие костюмы. На особой вешалке размещались головные уборы, где среди фуражек и пилоток с каскетками висели зимние шапки. – Переодевайтесь в форму войск СС. Я помогу вам. Это необходимо для конспирации, вы же понимаете.

Он уже надевал на её плечи серо-голубую шинель с молниями на чёрных петлицах, когда она уловила тёплую волну долгожданного спокойствия и окончательно успокоилась. «Опель-генерал», урча форсированным двигателем, мчался безо всякого сопровождения по заснеженным улицам. Узкие всполохи света выхватывали из темноты патрульных. Кроме Ани и Науманна, сидящих в мягких кожаных креслах, рядом с шофёром возвышался чин СС без знаков различия. Они обменивались неуловимыми жестами и короткими репликами. На Аню оберфюрер не смотрел, лишь изредка массируя пальцем левое надбровье. Было в этом магическом движении что-то тёплое, завораживающее и одновременно опасное.