Понсон дю Террайль - Маргарита Валуа - Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского

– Я люблю вас! – ответил Ноэ, взяв ее руку.

– Но бегите же прочь, безрассудный! – сказала она, не отнимая, однако, своей руки у Ноэ.

Последний не успел ответить ей что-либо, как в дверь лавочки сильно постучали и чей-то голос крикнул:

– Паола! Годольфин!

– Боже мой! Отец! – растерянно шепнула Паола. – Если он застанет вас здесь, он убьет вас!

Она взволнованно оглядывалась по сторонам, разыскивая какую-нибудь норку, в которую можно было бы спрятать смелого влюбленного. Наконец, когда с улицы вновь послышался отчаянный стук, она втолкнула Ноэ в свою уборную и побежала открывать дверь, шепнув:

– Не шевелитесь, иначе вы погибли!

Если бы Рене не был сам так расстроен, он непременно заметил бы, как бледна и взволнована его дочь. Но теперь он только сердито буркнул:

– Что ты, спала, что ли? Не можешь поторопиться…

– Я не спала, – ответила девушка, – просто я боялась, потому что Годольфина нет дома.

– А куда провалился этот бродяга, нищий?

– Он пошел к портному за вашим парадным платьем.

Рене бросил на прилавок плащ и шляпу и, пройдя в комнату дочери, сердито уселся там в кресло. Паола с бьющимся сердцем подвинула свое кресло к двери уборной.

– Черт знает что такое, – сказал Рене, угрюмо осматривая дочь. – Ты разодета, словно принцесса. Неужели надо разодеваться в пух и прах, чтобы торговать духами?

– Что же мне, нищенкой одеваться, что ли? – недовольно возразила Паола.

– Не нищенкой, но согласно твоему положению!

– Кажется, я – ваша дочь!

– А что я такое? Жалкий торговец парфюмерией.

– Полно, отец! Разве я не знаю, что вы очень богаты, так богаты, что давно могли бы бросить все это и зажить барином в собственном дворце. К тому же вы дворянин. И я совершенно не понимаю, что мешает вам жить согласно своему званию, придворному положению и состоянию, что мешает вам выдать меня замуж за знатного дворянина!

– Проклятие! – крикнул Рене. – Да ты хочешь, видно, убить своего отца, несчастная?

Паола с недоумением взглянула на отца, слова которого казались ей совершенно непонятными.

Рене сейчас же переменил тон и продолжал:

– Прости меня, милая девочка! Я кажусь тебе тираном-отцом, который жертвует счастьем своей дочери по непонятному капризу… А между тем Бог свидетель, что я страстно желал бы видеть тебя женой знатного дворянина, важной дамой, утопающей в довольстве и холе. Ведь ты прекрасна, Паола; кроме тебя, я никого не люблю на свете, и все-таки твое замужество невозможно!

– Но почему?

– Потому что в тот день, когда ты выйдешь замуж за дворянина, я умру! – Флорентинец привлек к себе дочь, посадил ее к себе на колени и спросил: – Веришь ли ты во влияние созвездий, в предсказания гадалок, в волхвование, осуществляемое путем наговоров и волшебных снадобий?

– Разумеется нет, – улыбаясь, ответила Паола. – Ведь я христианка!

– Я тоже христианин, – сказал Рене, – а все же верю в это… В юности я был уличным мальчишкой и зарабатывал свой хлеб разными мелкими поручениями. Спать мне приходилось где попало, прямо под открытым небом. И вот однажды мне пришлось столкнуться со старой цыганкой, которая в благодарность за какую-то мелкую услугу предсказала мне мою судьбу. Она сказала мне, что я буду обладать огромным состоянием, что я буду одновременно и купцом, и знатным барином, что масса людей будет трепетать предо мной. Но у меня будет дочь, и вот в тот момент, когда эта дочь выйдет замуж за дворянина, а я прекращу свою торговлю, я погибну трагической смертью. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить торговлю и позволить тебе выйти замуж. Предсказание цыганки до сих пор оправдалось во всем, значит, оно оправдается и в этой части!

– Боже мой, боже мой! – с отчаянием сказала Паола.

– Будет хныкать! – крикнул парфюмер, ставший снова грубым и резким. – Ступай, молись и ложись спать!

Сказав это, Рене отправился по лестнице наверх.

Паола подбежала к двери уборной и хотела выпустить Ноэ, но в это время с улицы опять постучали. Это был Годольфин, вернувшийся с платьем Рене. Паола надеялась, что Годольфин поднимется наверх и отнесет платье хозяину, но Рене сам спустился вниз, надел новый камзол, пристегнул шпагу, взял шляпу и плащ и сказал Годольфину:

– Закрой ставни и ложись! На колокольне бьет уже десять часов!

Он ушел, а Годольфин пунктуально выполнил его приказание. Паола убежала к себе, заперла дверь своей комнаты на засов, опустила тяжелую портьеру и поспешила выпустить Ноэ из его тесного убежища.