Эмилио Сальгари - На Дальнем Западе. Ловцы трепанга

Стремясь к чрезмерному повышению цены, голландцы только ограничивали потребление пряностей и, с другой стороны, вызывали озлобление туземцев. Только спустя долгое время они поняли бессмысленность этих насильственных мер. Насилия и ограничения прекратились, и малайцам была предоставлена свобода и торговли, и посадки мускатных деревьев и гвоздики.

— Какие красивые деревья! — восхищался Корнелиус, подходя к мускатнику. — А запах какой!

— Если бы мы могли нарвать здесь орехи и забрать их с собой, мы вознаградили бы себя за все потери, — заметил Ван–Горн.

— А туземцы?

— О, папуасы не знают, какую цену представляет мускатник. Здесь нет плантаций, и мускатные орешки никто не собирает. Сами туземцы не употребляют их в пищу; вот гвоздику они ревниво охраняют, так как ею приправляют все свои кушанья.

— Так здесь есть и гвоздика?

— Вот, недалеко от тебя, за мускатными деревьями.

— Пойдем, посмотрим.

Все подошли к гвоздике. Это дерево росло также не очень высоко — всего метров на шесть. Ветви его были усыпаны гроздями темно–красных цветов, от которых исходил пряный запах.

— Это те цветы, — объяснил капитан, — которые дают то, что в торговле называется гвоздичными головками. Их отделяют от лепестков и высушивают на солнце до черноты.

— А много дает одно дерево? — спросил Корнелиус.

— Очень много. Одно дерево может обеспечить его владельцу постоянный ежегодный доход. Начав цвести на седьмом году, гвоздика продолжает давать плоды еще через сто лет.

— А эти деревья очень распространены?

— Их много на всех островах Малайзии, но истинная их родина

— Молуккские острова. Пересаживали их и на некоторые острова близ Африки, но там эти деревья оказались не так долговечны и плодоносны.

— Сколько драгоценных деревьев в этом диком краю, где они никому не нужны!

— Это правда; но когда европейцы являются сюда, то они хищнически эксплуатируют и все это богатство, и туземцев, которые не получают от пришельцев почти никакой пользы, но на которых зато обрушивается множество бедствий.

Во время этой беседы стая очень крупных птиц села на мускатник и тотчас принялась клевать плоды.

— Что за птицы? — спросил Корнелиус.

— Вид голубей.

— И они питаются мускатными орешками?

— Да, это лакомство для них. Но они приносят и пользу, перенося повсюду семена мускатника; благодаря им мускатные деревья вырастают там, где человек не сажал их.

— Как же это, дядя?

— Птицы проглатывают мускатные орехи и выбрасывают их потом, не переваривая; так они разбрасывают их всюду, где только пролетают. Из косточки, попавшей на благодатную почву, вырастает новое дерево. Впрочем, таких птиц, разносящих семена деревьев и таким образом становящихся сеятелями, довольно много.

— При таком питании эти птицы должны быть необыкновенно вкусными.

— Да, говорят. Подстрели–ка одну из них.

Юноша уже хотел поднять ружье, чтобы выстрелить в голубя и удостовериться в правильности своих предположений, когда Ван–Горн остановил его:

— Смотри: вот тебе жаркое получше твоих голубей.

Корнелиус оглянулся и увидел пробегавшее по опушке леса животное, похожее на свинью. Корнелиус выстрелил. Животное, сделав резкий скачок в сторону и громко хрюкнув, скрылось за деревьями.

— Бабируса! — вскричал капитан, успевший рассмотреть животное.

— Она ранена, — крикнул Ван–Горн. — Живее, Корнелиус, бежим за ней!

Корнелиус и Ван–Горн бросились в лес. Они бежали по кровавому следу, оставленному животным на траве и кустах.

Бабируса не могла уйти далеко; топот и хрюканье были еще слышны и мешались с шелестом раздвигаемых кустов и ветвей.

Корнелиус бежал во всю прыть, с ловкостью лани перепрыгивая через все препятствия: корни, лианы. Он далеко опередил непоспевающего за ним Ван–Горна, который с трудом продирался в чаще, стараясь только не упустить из виду Корнелиуса.

Но как ни быстро бежал Корнелиус, истекавшая кровью бабируса еще быстрее уходила от погони.

Эта скачка с препятствиями продолжалась не менее получаса. Наконец Корнелиус увидел животное: бабируса забилась в кусты. Корнелиус выстрелил; он видел, как бабируса упала, очевидно, на этот раз убитая.

— Попал? — кричал Ван–Горн, собравший все свои силы, чтобы догнать Корнелиуса.

— Она не шевелится.

— Хорошо. Теперь нам обеспечен не один вкусный и сытный обед. 550

И оба охотника склонились над убитым животным. Капитан не ошибся: перед Корнелиусом и Ван–Горном действительно лежала убитая бабируса. Это название дано животному малайцами; оно означает свинья–олень.