Кирим Баянов - Часы из ореха

Но все по порядку. Сейчас я снимаю футболку милитари и надеваю яркий красного цвета словно перец в чили свитер на голое тело. Мне нисколько не жарко, и я иду в ванну, снимая его, и одеваю снова потом, когда побреюсь и приму душ.

Зубы я не чищу принципиально. Шучу. Любовь может научить вас делать с собой все что угодно, даже если вы этого предпочитали не делать никогда.

Там, в комнате меня уже ждет две чашки кофе из четырех порций и сладкий чай. Иногда я пью его, когда нужно думать. А когда я думаю, то работаю. Мне не утомлять вас подробностями своего творчества. Тем более, что оно скудное и до зуболомление нудное.

И мне сегодня плевать какое придет вдохновение. Пусть оно будет смутным. Четыре стакана бурбона сделают его вполне похожим.

И что я собирался написать? О фраклиниях и гордониях? Ерунда. Сегодня вполне погожая ночька, чтобы порассматривать автостоянку. Я забываюсь, ведь дождь по-прежнему барабанит по крыше и стеклам. А я не выпил ни одного стакана с бурбоном.

Я вскрюкиваю на веранде, потому что кусаю губу и мне от этого совсем невесело. Только подумаю, как на это могут отреагировать люди. Не люблю, когда надо мной смеются.

Впрочем, этому тоже положила конец Эни. Объясняя, что по большому счету, кто, где и как улыбается всегда прерогатива хорошего настроения. А это одно из важнейших основ нашей жизни. Но я наблюдаю, как ползет капля, отражая подмигивающую неоновую вывеску зеленого цвета с красными буквами названия этой придорожной гостиницы в Хэйзл Херст и мне вспоминаются строки из бессмертных диплодоков Scoroins. И не помню, как она называется, даже не спрашивайте. Это мотель или отель, что-то среднее. В большом городе. Такая там композиция. Теплый душ это все, что мне было нужно.

И снова вареная картошка и курица, которую для меня тушит по моей просьбе неведомый повар. Но я ему доверяю.

Икаю и мне это на руку. С утра я выпил залпом четыре стакана бурбона по пятьдесят грамм и у меня развязался язык.

Я тихо ем и наблюдаю за шефом гостиницы, потому что кроме него в закусочной нет никого.

Единственное, чего мне не хватает, так это сало. Если вы когда-нибудь пробовали тушеную картошку на мясе курицы с салом, вы никогда от этого не откажетесь. Да это наркотик, – белое, просоленное свежее сало. Для худышек, что так разрекламированы были в прошлом веке даже уже, не знаю кем, это самый настоящий наркотик. Впрочем, о чем это я? Мне всегда нравились худышки. Женщины с излишним весом должны сказать мне спасибо, как и Луи Бертран.

Кто-то жжет сандал. Я принюхиваюсь к запаху, – приторному и одуряющему.

Выбиваю азбуку Морзе на приподнятом центре пепельницы и вдыхаю свежий воздух Хиллиарда.

В самом деле, Алекс, теперь этот запах успокаивает таких людей с расшатанными нервами как мы.

Я поднимаю ногу и забрасываю ее на седло Кларка, – какая ему к черту разница как к нему обращаются; сегодня Кларк, вчера Карл, послезавтра Рорч. Мне это нравится.

Наверное, в моем прошлом у меня в роду были техасские рейнджеры или кочевое племя.

Если бы у меня был дневник, наверное, я бы сошел с ума. Представляете, каждый раз записывать то, что ты делал в течении дня, выкладывать в сеть. И готов новый сайт. Любите меня и show me you luv. Я самая интересная ваша книга, словно надкусанное яблоко, выставленное как морковка на удочке перед носом осла.

На все про все у вас две минуты. Успели? Нет. Я тоже, отвечает пациентке врач-гинеколог.

– Интернет, это зло. Телевидение, зло. Враги повсюду, малышка. Враги! Читай газеты. В них пишут статьи злые журналюги…

Она внимательно слушает и кивает, и я даю ей понять, что говорю не серьезно.

О чем это я? Ах, да. Мне нужно остановиться и поесть. Снова.

Я соплю, наклоняя вниз голову, и достаю из кармана штанов карточку Visa. Иду к банкомату и снимаю, – двести пятьдесят тысяч помножить на десять и разделить на сто, двенадцать… два… двадцать четыре… десять… ноль… сто поделить на двенадцать… восемь. Итого две тысячи восемьдесят. Плюс проценты за перевод и с банковской операции, – грубо говоря восемьдесят. Всего две тысячи.

Я много не трачу. За день около пятидесяти баксов. Пятьсот остается на старость. Это как будто недоедать пиццу или класть в шкаф эклеры с картошкой. К тому же я не всегда останавливаюсь в придорожных мотелях. Сплю за рулем. Как? Останавливаясь на обочине, съезжаю с нее, кладу руки на руль, опускаю голову и сплю. Иногда, когда очень жарко расстилаю куртку и ложусь на землю.