Кирим Баянов - Часы из ореха

А я так не думаю. Мне нравится стиль милитари и унисекс.

Конечно не на себе.

Я люблю какой-нибудь старый прошедший все мыслимые сроки пласт в культуре: кеды из семи кругов ада, футболку а-ля шальвар-камиз, широкие свисающие штаны. С низким поясом.

– Новый век требует новых модниц. Времена милитари и унисекса безвозвратно прошли, короткие стрижки – лишь для тех, кому лень ухаживать за длинными волосами». Одежда станет более широкой, со множеством оборок, рюшей, лент, пышных элементов. А для таких нарядов нужны формы.

Я смотрю, доедая свой сэндвич и не нахожу никаких отличий в этом диком городке с выселками в Техасе. Дело даже не в том, что одежда ведущего и его сплошной черный галстук с розовыми вставками не возвращает мои мысли к архетипам или культуре принадлежащей этой стране. Дело в чем-то другом. Впрочем, возможно это мои личные переживания.

– Что же касается волос, то из моды уйдет пестрота, ей на смену придут классические блондинки, – продолжал расхваливать будущие веяния чернокожий бирменгемец, поминутно ссылаясь на Луи Бертрана.

Я заплатил, подойдя к толстому владельцу, сунув ему пачку банкнот, не пересчитывая, – за ночлег и сегодняшний ужин.

– …или брюнетки. Цвет волос – натуральный. Ничего яркого и футуристического. Скандально яркие краски будут позволены только для макияжа глаз и губ…

Я не езжу быстро.

Не то, чтобы я тащился как черепаха, но и не лихачу. На поворотах я всегда прибавляю газу. Но так делают все. Разве нет?

Мне нравится пологие скаты и одинокие, безлюдные дороги. Хотя в хайвэях есть свое очарование. Теперь после каждой бутылки в пабе мне мерещатся ночные огни Хэмптон-Родс в Портсмуте. Пиво и полуосвещенные автострады.

Теперь это уже неважно: Мемфис, Сент-Луис, Индианаполис, Чикаго, Де-Мойн, Омаха. Великие равнины.

В Монгомери я опоздал на концерт, а в Атланте не обнаружил ее дома.

Мейкон не запомнился мне ничем и от него до Джэксонвилля я ехал триста тридцать километров. Если я сбился со счета, – поправьте меня. Знаете, в этой карте, которую я купил на углу очередного мотеля, чересчур сбивчивые мили. А я привык к километрам.

Покопавшись хорошенько в ДжиПС картах, вы можете отыскать кучу городков, которое пропускает масштабность. Данвилл, Мотроз, Ренц, Аламо, Хейзл Херст, – ей нравилось отдыхать в этом тихом городке, как и мне. Она не любила большие, шумные города с копошащейся в них кучей народа и переполненные хайвэи. Но в них имеется своя красота. Кажется, я повторяюсь. Паттерсон, Хобокен, Хомленд, Хилллиард, Каллахан, Линколльн, Виллас, – все они пролетели так же, как и Мейкон, оставив в памяти лишь нагар флуоресцентных лампочек и жирный пряный запах еды при желто-коричневом свете. Я не обедаю. Встаю поздно. А потому мне запоминались мотели в основном ночью. Когда спадала жара и воцарялась черно-желтая полоса заходящего солнца. Бьющиеся мотыльки о неоновые огни косо-криво поставленных вывесок, подмигивающих черно-синим небом в лужах со звездами.

Иногда тут идет дождь. Я попал один раз под него, – глотал чай и кофе и все время думал об Эни.

Я много курю. Так нельзя, – сказал я себе и продолжал тыкать окурками в пепельницу, пригубливая несладкий чай. Потом вышел на автостоянку и зашел внутрь круглосуточной Мэри-Кей. Мне нужен был чай с лимоном.

Сладкий и кислый запах освежал мою память и не давал впасть в фрустрации, когда моим излюбленным коньком вдруг оказывались воспоминания.

Я ехал уже по Нью-Кингс Роудс, когда понял, что у меня нет цели.

Но я отчего-то твердо знал, что моим конечным пунктом будет не что иное как Джэксонвилль. А сейчас я все еще в Джоржии, – чешу висок и снова курю. Идет дождь. Он напоминает мне детскую коробку с игрушками, – разрисованную и цветную. А когда открываешь, оттуда ползет чернота, пугающая и завораживающая тебя словно глаза питона. Хейзл Херст полон душистых трав и напоен ароматами июльских Фраклиний. Они еще известны как Гордонии. Иногда их путают с Схимой.

Здесь они распускаются почти одновременно, в середине лета.

Ладно, это напоминает введение в ботанический словарь эндемиков. Я же не собираюсь вас утомлять своей новой книгой. Да я пишу. Но немного. Не так как Маранга.

Эни Маранга. Ее карьера началась с какого-то телевизионного шоу. И что вы можете себе подумать, она также была удивлена и опешена, говоря себе, что я делаю здесь со всеми этими звездами. А кто бы из вас так не подумал. Мне лицно плевать. Потому что я не пою и петь вряд ли буду. Только, если с моего уха снимет свою большую лапу русский медведь.