Кирим Баянов - Дом голубых огней

Это уже заканчивалось. Проходило. Они не были на волне.

– Раньше всё было не так, – говорил Котелок.

Раньше они могли себе позволить просиживать в каком-нибудь местечке битком набитом такими же, как они, где каждая крыса знала, – здесь собираются лучшие; где ни один законник не мог себе позволить просто так ввалиться в это заведение и сказать: “тебя мне продал Бимбо из Накусимы” или “твоей карьере пришел каюк Сата, потому что ты больше не угоден мэру, а парни из Порт-Луиса больше не имеют дел с местной администрацией. Вставай и помни о парнях из Порт-Луиса, когда будешь связываться с адвокатом. Я заработаю на тебе новую шлейку, даже если тебе удастся сбежать. Понимаешь?”

И столько горечи было в его словах, что Молину всё время хотелось заказать чего-нибудь покрепче. Но Котелок говорил, что мозги всегда можно пропить и заработать Паркинсона, если пить С2Н5ОН шесть дней в неделю. А это то, что их кормит.

У Котелка не было денег на конструкт. И всегда, когда вечер подходил к концу, – за окнами Накаямы зажигались фосфоресцирующие трубочки, привлекая к себе мотыльков; в заведении включался распылитель инсектицидов, – реминисцентные инсинуации Котелка, порождённые его изъеденными накипью голубых огней синапсов, выдавали злостные фортеля известных на весь мир цитат. Плывущие в пиве и никелированных мозгах нейроманта, будто лава Инсизвы, они пробивали себе двери и лазы в такие места его сознания, о которых Молин не мог себе даже помыслить.

Молин готовился. Он слушал Котелка, не перебивая и не давая никаких комментариев. Неудивительно, что, пытаясь запомнить их, на следующий день он был не в состоянии их воспроизвести, оттого что, переосмысливая, всё время забывал о контексте. Реминисценции Котелка всегда зависели от законченности и последовательности отдельных цитат в общем теле вопроса и темы. А потому он давно перестал насиловать свою память. Его фрустрации наводили на него тоску сродни этому времени суток.

– Теперь мы не можем позволить себе быть первыми, – поднимая ложкой жидкую кашу, морщил переносицу Котелок. Разглаживая морщины, клал кашу в рот.

Молину она напоминала детскую блевотину. Если смотреть на неё подолгу, то наверняка можно было привыкнуть.

– Вкусы меняются, – говорил Котелок. Молина выворачивало наизнанку. – Когда-нибудь и ты будешь любить манную кашу.

– В старости человек возвращается к своему началу. Но ненужно меня возвращать принудительно.

Котелок смотрел на него осудительно, потом прощал и продолжал:

– Лили хотела показать всем этим засранцам, что в мире есть что-то большее…

Он замолкал, обнимал кружку, наполовину залитую светом люминесцентных ламп, неоновыми вывесками Накаямы, опускал голову и его голос дрожал.

– Ты думаешь так? Думаешь, у неё с головой были проблемы? Лили хотела оставить после себя что-то… Ты думаешь потому она записала себя на ленту?

Лили существовала теперь в конструкте.

– В этом Призраке, в чёрной коробочке…

Молин не раз поправлял Котелка, напоминая ему, что существование в переносных конструктах и в корпоративной системе не одно и то же.

– Лили теперь знает весь мир. Её последний симстим был шедевром…

Но он был одним и Молин всегда запинался, продолжая мысль. Котелку нельзя было давать такого шанса.

– Ты думаешь это потому, что она не могла двигаться? Да! Моя девочка была инвалидом! Ну и что! Всегда были средства, которыми можно было пользоваться словно это твоё родное тело. И эти чёртовы батарейки. Думаешь, у неё совсем с мозгами был непорядок? И она захлебывалась сератонином!

Котелок морщил лоб и отхлебывал пива.

Лили переписала своё сознание на конструкт Масаюмы, заключив с ними контракт о выпуске её альбома, и теперь перешла полностью в их собственность. Это не ограничивало её прав, кроме места работы. Котелок рассказывал ему, что такие контракты заключаются на пожизненное. А потом, если объем занимаемый её памятью перестанет быть рентабельным для корпорации, Масаюма её сотрет. Он хотел её выкупить.

– Позвони мне, – говорил Котелок. – На тот свет, я тебе позвоню! – И расслаблял мышцы грудной клетки. Смотрел в антрахиноновый лак, покрывающий столешницу и снова отпивал пива. – Они чудесно потрудились, чтобы оцифровать её голос. Думаешь она не могла с этим жить? Я помню эти симстимы.

Он говорил всегда об одном и том же. Саундтрэк к одному из них.